Западные земли - [5]

– Лучше меня не рождалось Техника ни в аду, ни на земле, а он заставляет меня делать пневматические пистолеты, медные кастеты и фомки… пистоли с музыкальной шкатулкой, играющей Dance Macabre3… может, нам лучше сразу открыть сувенирную, блядь, лавку и торговать там чесоточным порошком и пластмассовыми какашками? И ради этого меня вытащили с того света?

Говорят, что нет боли страшней, чем когда выходит камень из почки, и в приемном покое тебя обязательно заставят пережить эту боль, прежде чем сделают укол.

– Может быть, он наркоман и симулирует? Надо сделать рентген.

– Аппарат сломан, доктор.

– Ну, тогда я ему ничем не могу помочь.

Но боль от обожженной Рен хуже, гораздо хуже. Жгучая, пульсирующая боль, которая не умолкает ни на миг и не дает ни на секунду возможности от нее отвлечься.

Посмотрите на Человека Большой Судьбы. Каждый шаг, каждый жест диктуется ему суфлером. Все, что от него требуется, это следовать подсказкам. Но когда вам приходится приподнимать свое мертвое тело и заставлять его ползти по острым осколкам раскаленного добела металла, погруженным в жидкость, похожую на кипящий апельсиновый сок…

Ни одна студия не может ткнуть меня вилами. Поэтому я добавляю в сценарий Кима и Холла:

Ты как болезнь, что оставляет меня.

И я как два крыла в твоем полете.

Кто еще нужен, чтобы запустить это космическое шоу?

Техники-сержанты, которые знают ремесло. Харт и Бикфорд – плохие актеры, которым предстоит расхаживать с самодовольным видом по сцене. Майк Чейз в роли их ангела-хранителя, Ба, Сердца, сделанного в Голливуде.

Переполненные идиотскими подозрениями, Харт и Бикфорд не способны довериться Ка. А любой, кто побывал в аду и вернулся оттуда, знает, что Ка, Двойник, из всей это компании – единственная душа, которой можно доверять, потому что если ты чего-то не можешь сделать, то не может и она. Харт и Бикфорд никогда не признаются, что им что-то не по зубам.

Знать, что тебе это может оказаться не по зубам… Из этого знания рождается отвага. Бикфорд и Харт никогда не рискнут признаться в этом, следовательно, им не суждено изведать отвагу. А трус – худший из всех возможных хозяев.

Заброшенная исправительная колония, населенная призраками мертвых… пастбище напротив колонии, на котором пасутся невероятно красивые пони. Ездит ли кто-нибудь на них? Впрягает ли в маленькие тележки? Прядают ли они ушами и кусаются ли своими отвратительными желтыми зубами? Сомнительно… ряд деревьев, затем белые башни элеватора впиваются в небо, словно на картине, висящей в музее Уитни4.

Кафка говорит о точке безвозвратности. Это самое труднодостижимое место во всей вселенной. Игра называется «Найди Твоего Противника». Стратегия Противника заключается в том, что он пытается убедить тебя в том, что его не существует. «К чему вся это паранойя?» Но это только одна из его стратегий. Даже когда ты убеждаешься в его существовании, ты еще далек оттого, чтобы вступить с ним в прямое столкновение. Монотонный, утомительный, скучный путь, печальные голоса, все больше грязи, все ближе старость.

Лики ненависти и отчаяния. Он вооружен, но никто в здравом уме не станет вступать с ним в перестрелку. Проще дождаться, пока сам уйдет. Из Пространства Мертвых Дорог он вырвался на чистом везении. Последний из героев-любовников. С ржавым пистолетом в руке. Это не какое-нибудь там космическое сверхоружие, обычный «Ругер .357 магнум»… если придет зима… (роман с таким названием был бестселлером в двадцатые годы, никогда не читал его, но, похоже, зима там – это Старость, последнее и самое тяжелое испытание). Крепкий организм может стать твоим проклятьем, тело будет жить и после того, как твои души умерли или отлетели, жить, когда твои Рен и Ка уже давным-давно покинули тебя, потому что ты им стал противен. «Скотское состояние, в которое впал Моэм, не поддается описанию. Лично мне здесь больше нечего делать». Для того чтобы никто из компании не покинул пост, требуется здоровая, сильная Ка.

«Ну-ка, Рен, Секем, Ка, сюда смотрите!» Он размахивает в воздухе опасной бритвой, которая сверкает словно ломтик солнечного света. «Вы сами можете спрыгнуть с космической станции, но ваши крылышки останутся здесь».

В этом-то и беда со всеми проклятыми поэтами. Они проживают жизнь от отрочества до старости, совсем не меняясь. Парень погиб на Боулдерском кладбище. Пришел поговорить от имени Джо.

«Кое-что, что я уже давненько хотел вам сказать, мистер Ким».

16 Августа 1984-го, четверг

Кошмарный ужас моего положения, самого кошмарного из всех, в которых только может оказаться человек, – ждать, когда ударной волной, словно прибоем, выбросит на доске для серфинга каких-нибудь лунатиков или заговорщиков, собравшихся взорвать атомы, из которых мы все состоим. Уцелевший счастливчик, ослепший, пошатываясь, входит в мой полуразрушенный дом, кошки, голодно мяукая, вьются у него под ногами. Как насчет этого, Ким? Немедленно уничтожить всех имеющихся у вас кошек и собак. Повторяю: немедленно уничтожить всех имеющихся у вас кошек и собак. Яйца были сварены в самый раз. Ким, элегантный и бессердечный, принимает театральные позы на качающейся палубе обреченной планеты… вглядываясь в отражение собственного безупречно-юного лица в зеркале, от которого осталась одна только рама. Лучезарный Ким, бесстрашный страус, юное тело – спасательная капсула для испуганного старика. Тот, кому не страшно жить в наше время, просто страдает недостатком воображения. И спасение – возможно ли оно? Разумеется. Спастись можно только с помощью чуда. О технических деталях пусть позаботится Джо,