Западня - [65]

— Есть ли у вас какие-нибудь вопросы к свидетелю, капитан Тремейн? — спросил председатель.

— Нет, сэр, — последовал ответ.

Следующим вызвали рядового Бейтса, и сэр Теренс приступил к допросу его.

— Давая показания, вы сообщили, что капитан Тремейн приехал на Монсанту между без двадцати и без четверти двенадцать?

— Да, сэр.

— Это совпадает с утверждением вашего сержанта. Теперь скажите суду, где вы находились следующие полчаса — до того момента, как услышали, что сержант созывает караул?

— Прохаживался перед служебным крылом, сэр.

— Вы обращали внимание на окна?

— Я бы этого не сказал, сэр.

— Почему?

— Почему? — с удивлением переспросил солдат.

— Да — почему? Не повторяйте мои слова. По какой причине вы не обращали внимания на окна?

— Потому, что они все были темными, сэр.

Глаза О'Моя блеснули.

— Все?

— Все до одного, сэр.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно уверен, сэр. Если бы хоть в одном из них зажегся свет, я бы не смог этого не заметить.

— Вполне понятно.

— Капитан Тремейн… — начал председатель.

— Мне нечего спросить у свидетеля, — ответил тот.

На лице сэра Харри отразилось удивление.

— После того заявления, которое он только что сделал?

И он снова предложил обвиняемому задать вопросы свидетелю. Его голос, как и лицо, стал серьезным и печальным, казалось, он не предлагал, а просил. Но Тремейн — чудом сохранявший внешнее спокойствие, хотя находился в полном отчаянии, видя, какую яму себе вырыл этой ложью, — отказался.

Рядового Бейтса отпустили и вызвали Маллинза. Членов суда охватило уныние. Уже все казалось ясным, и они мысленно поздравляли себя с избавлением от жестокой необходимости вынесения приговора своему брату офицеру, уважаемому всеми, кто его знал. Но теперь что-то скверным образом менялось. Показания, добытые сэром Теренсом у часового, явно противоречили версии капитана Тремейна.

— Вы рассказали здесь, — обратился к свидетелю Маллинзу О'Мой, справляясь по своим записям, — что в ту ночь, когда умер граф Самовал, я послал вас с письмом к сержанту караула — со срочным письмом, которое следовало отослать рано утром. И вы шли с этим поручением, когда увидели обвиняемого, стоявшего на коленях у тела графа Самовала. Так или нет?

— Так, сэр.

— Вы можете теперь сообщить суду, кому было адресовано это письмо?

— Оно было адресовано генерал-интенданту.

— Вы прочитали надпись на конверте?

— Я не уверен, читал ли я, сэр, но хорошо помню, как вы мне сказали об этом.

Сэр Теренс известил суд, что ему больше нечего спрашивать, и председатель вновь предложил обвиняемому задать свои вопросы свидетелю, чтобы опять услышать его твердый отказ.

Тут поднялся О'Мой и объявил, что у него самого есть заявление суду, которое он считает необходимым сделать в связи с последними показаниями обвиняемого относительно его действий на протяжении получаса, проведенного им в доме в ночь дуэли.

— Вы слышали от сержанта Флинна и моего дворецкого Маллинза, что переданное мной ночью 28-го письмо предназначалось генерал-интенданту и было срочным. Если обвиняемый будет настаивать на своем, то можно пригласить самого генерал-интенданта для подтверждения моего заявления, что это письмо имело отношение к пришедшему из штаб-квартиры сообщению о необходимости отправки палаток в Третью дивизию сэра Томаса Пиктона в Селорику. Соответствующие бумаги — документы, с которыми предположительно работал в обсуждаемые полчаса обвиняемый — находились в это время у меня в кабинете в другом крыле дома.

И под возникшее среди членов суда шевеление и шепот сэр Теренс сел, но немедленно опять был поднят председателем.

— Минуту, сэр Теренс. Обвиняемый, нет сомнения, пожелает задать вам вопросы в связи с вашим заявлением. — И он очень серьезно посмотрел на Тремейна.

— Я не имею вопросов к сэру Теренсу, сэр.

В самом деле, о чем ему было спрашивать? Ложь сплелась в петлю на его шее, и, стоя перед своими товарищами-офицерами, он сгорал от стыда, чувствуя себя навек опозоренным.

— Но вы, конечно, захотите, чтобы пригласили генерал-интенданта? — выразительно, почти настойчиво, спросил полковник Флетчер — человек, который уважал и ценил его.

— К чему это делать, сэр? Слова сэра Теренса отчасти подтверждаются показаниями, полученными им от сержанта Флинна и его дворецкого Маллинза. Раз он говорит, что писал ночью письмо генерал-интенданту, можно не сомневаться, что дело так и обстояло, поскольку, как мне известно, это был крайне срочный вопрос. И, естественно, он не смог бы его написать, не имея под рукой соответствующих бумаг. Вызывать генерал-интенданта, значит, без необходимости отнимать у суда время. Должно быть, я ошибался и признаю это.

— Но как вы могли ошибиться? — вмешался председатель.

— Я понимаю, вам трудно в это поверить. Но тем не менее. Я ошибался.

— Хорошо, сэр, — сэр Харри помолчал, потом добавил: — Суд готов выслушать ваши показания в свою защиту.

— Мне больше нечего сказать, сэр, — ответил Тремейн.

— Больше нечего?! — переспросил председатель, не в силах скрыть того, что совершенно обескуражен.

— Нечего, сэр.

— Капитан Тремейн, — сказал полковник Флетчер, подавшись вперед, — я прошу вас осознать всю серьезность вашего положения.