Западнорусская Атлантида. Белоруссия на картах Русской цивилизации - [59]

Классическое евразийство, возникнув на рубеже 1920–30-х годов, довольно быстро угасло, однако возродилось вновь, уже в СССР, на излёте советской эпохи, и было связано с именем Льва Гумилёва и его концепцией этногенеза^{53}. Лев Николаевич Гумилев рассматривал этносы как естественные биологические популяции, а этничность — как врожденную и неизменяемую характеристику каждого человека. Этносы Гумилёв делит на комплементарные (совместимые) и некомплементарные (несовместимые). Комплементарные этносы формируют суперэтносы — по сути, аналоги локальных цивилизаций.

История человечества у Гумилёва предстаёт как история зарождения, возвышения и упадка отдельных суперэтносов.

Поскольку Гумилёв трактует этносы и суперэтносы в биологизаторских категориях, уподобляя их живым организмам, жизненные циклы суперэтносов носят жесткий и инвариантный характер, имея продолжительность 1000–1200 лет.

Российский суперэтнос Л. Гумилёв понимает в евразийском духе, как соединение комплементарных друг другу славянских и тюркских элементов, при этом Россия рассматривается как продолжатель и наследник империи Чингиз-Хана, частью которой была Золотая Орда, покорившая северо-восточную Русь. Жёсткое авторитарное государство рассматривается как евразийская специфика и «ордынское наследие» и противопоставляется западным моделям либерально-демократического устройства.

По мнению евразийцев, только подобное политическое устройство способно связать Евразию воедино и отвечает интересам развития всех евразийских народов.

Концепция Гумилёва имела определенный общественный резонанс на рубеже 1980–90-х годов, когда СССР переживал идеологический кризис, и общество искало новые основания своей идентичности. Такие понятия, как «суперэтнос» и «пассионарность» вошли во всеобщий обиход и сегодня продолжают активно использоваться независимо от первоисточника. Вместе с тем, очевидная научная несостоятельность биологизаторской концепции этносов и суперэтносов ограничила возможности развития евразийства на базе гумилевской теории.

Ещё одной вариацией евразийского дискурса стало неоевразийство Александра Дугина. Это уже постсоветская концепция, направленная на переосмысление места и роли России в мире после краха коммунистического проекта.

Дугин попытался соединить евразийство с классическими концепциями западной геополитики, основанными на противостоянии морских и континентальных держав^{54}. Россия понимается им как «хартленд», «ось истории», вокруг которой должны сплотиться континентальные силы Евразии в их противостоянии «атлантистам» — морским державам Запада. Дугин порывает с классическим пониманием Евразии как «месторазивития», примерно совпадающего с границами бывшего СССР. Для него Евразия — это весь континент, для которого Россия играет роль стержня, несущей конструкции. При этом среди «континентальных» сил Дугин видит и страны континентальной Европы, в особенности Германию, противопоставляя их «атлантическим» державам — Великобритании и США.

Евразийские идеи оказали определенное влияние на интеграционные процессы на постсоветском пространстве, в частности, появление Евразийского экономического союза (ЕАЭС).

В продвижении евразийских идей, в том числе в гумилёвской интерпретации, с их акцентом на значимости тюркского элемента, важную роль сыграл Казахстан, вероятно, рассчитывая занять место альтернативного России геополитического центра бывшего СССР. Термин «Евразия», или «постсоветская Евразия» получил также распространение и в западной аналитике. Вместе с тем, пока вряд ли можно говорить о чём-то большем, чем заимствование самого концепта «Евразия» для обозначения определённого геополитического пространства, поскольку ЕАЭС позиционируется как сугубо экономическое образование и не имеет внятного идеологического измерения.

Пожалуй, последней на сегодняшний день итерацией цивилизационного подхода в русской политической мысли можно считать концепцию Вадима Цымбурского^{55}. Как евразийство в своё время возникло в результате разочарования в панславизме и в полемике с ним, так же и доктрина Цымбурского отталкивается и противопоставляет себя предыдущим версиям цивилизационного подхода.

Концепция Цымбурскго складывается в начале 1990-х годов по горячим следам распада СССР, и её основной задачей становится «примирить» российское общество с теми новыми границами, в которых оказалась Россия. Вопреки ставшему расхожим убеждению о несправедливости этих новых границ, Цымбурский утверждает, что именно они соответствуют естественным геополитическим рубежам российской цивилизационной платформы.

По Цымбурскому, Россия — это не славянская и не евразийская, а русская цивилизация, то есть цивилизация, создаваемая русским этносам и определяемая границами его проживания.

Россия — это геополитический «остров», с севера и востока омываемый океанами, а с запада и юга — окруженный «территориями-проливами», или лимитрофами.

Концепция межцивилизационных лимитрофов играет у Цымбурского ключевую роль. В его трактовке «ядра» цивилизаций окружены буферными, промежуточными территориями, население и культура которых испытывают перемежающиеся влияния соседних цивилизаций. Как следствие, лимитрофы оказываются «недоинтегрированными» ни в одну цивилизацию и колеблются между соседними цивилизационными «ядрами», то присоединяясь, то отслаиваясь от них.