Западнорусская Атлантида. Белоруссия на картах Русской цивилизации - [56]

В любом случае, идея прогрессивной цивилизации предполагала ранжирование этнокультурных групп по уровню развитости, а также формировала престижность этой цивилизации, не только в её собственных глазах, но и в глазах «отсталых» групп. Вот почему даже разнообразные «национально-освободительные движения» ХХ века, критиковавшие западный «империализм» и колониальные практики, тем не менее, существовали в логике догоняющего развития и были ориентированы на копирование социальных институтов и культурных парадигм Запада.

Ранжирование обществ на «передовые» и «отсталые» неизбежно предполагало определение границ между «цивилизацией» и «варварством»: какие группы считать «цивилизованными», а какие — «отсталыми»? B рамках колониальных империй (и уж тем более после их распада) эта грань между европейскими метрополиями и колониями достаточно чётко маркировалась географическими расстояниями и барьерами, этнокультурными, языковыми и антропологическими («расовыми») отличиями. В понятие «цивилизации» («Запада»), помимо Европы, также вошли зоны преимущественно англосаксонской колонизации в Северной Америке, Австралии и Новой Зеландии, где были воспроизведены жизненные стандарты «цивилизованных обществ», а в случае с США — произошло выдвижение на ведущие роли в рамках западного мира.

Однако определение границы «цивилизации» на востоке Европы встретило серьезные трудности.

Собственно, определение «границ Европы» даже в чисто географическом смысле весьма проблематично, так как сами понятия «Европы» и «Азии» как отдельных сущностей укоренились в культуре скорее благодаря курьёзу.

Так называли части света, расположенные соответственно к западу и востоку от Эгейского моря, древние греки, полагавшие, что на всём своём протяжении эти два массива суши разделены водой. Впоследствии, когда выяснилось, что к северу от Азовского моря суша смыкается, и никаких естественных границ там нет, разделение на Европу и Азию обрело условный характер, а к новому времени понятие «Европа» всё более обретало не географический, а социокультурный смысл, обозначая сообщество «цивилизованных народов». Аналогичную метаморфозу проделало и понятие Азии, которое, напротив, становилось обозначением для «варварских народов», проживающих к востоку от Европы.

Но определить, где пролегает эта граница между «цивилизацией» и «варварством», Западом и Востоком, Европой и Азией, оказалось задачей столь же трудноразрешимой, как и проведение чисто географической границы между этими условными частями света.

Отсутствие выраженной географической границы усугубляется и отсутствием такой же социокультурной границы между «Европой» и «Азией», между которыми формировалось обширное пространство, население которого как антропологически, так и культурно близко «цивилизованному миру» на западе Европы, однако в социальном плане несёт выраженную печать отсталости и «варварства». Процесс осмысления западным «цивилизованным миром» этого своеобразного региона описано в известной книге Ларри Вульфа «Изобретая Восточную Европу»^{48}.

В рамках мир-системного подхода отсталость «Восточной Европы» объясняется тем, что этот регион оказался в зоне периферийного развития капиталистической мир-системы, заняв в ней подчиненное интересам стран «ядра» положение. В частности, именно поэтому здесь происходила консервация многих архаичных социальных практик (помещичье землевладение, «второе издание крепостничества»), которые, при своём видимом архаизме, позволяли эффективно извлекать отсюда необходимые «центру» ресурсы. Зависимое положение в мир-системе обернулось и длительной фактически колониальной зависимостью региона — своего рода сухопутной колониальной империей, контролировавшей большую часть «Восточной Европы», являлась Австрия, где в ходу была показательная поговорка, что Азия начинается за восточными воротами Вены.

С другой стороны, именно Восточная Европа всегда рассматривалась как первый кандидат на подтягивание до уровня «цивилизованного мира» и полноправного вхождения в его состав. Этот регион стал одним из первенцев деколонизации и строительства новых национальных государств, а вхождение восточноевропейских стран в ЕС стало символом их «возвращения в цивилизацию».

Россия в Новое время оказалась в положении ещё более двусмысленном, чем остальная Восточная Европа.

С одной стороны, Россия воспринимается как самая восточная, а значит, и самая «варварская» часть «Европы», сама «европейскость» которой оказывается наиболее проблематичной. В Средние века границу Европы обычно проводили по Дону или Днепру, и большая часть «Московии» оказывалась за её приделами. Поэтому неслучайно при Петре I и его преемниках были приложены усилия к тому, чтобы закрепить новое понимание географических границ Европы — по Уральским горам, которые тогда воспринимались и как восточная граница «собственно» России.

С другой стороны, Россия Нового времени — наиболее крупная, населенная и политически сильная (а в отдельные периоды — единственная независимая) страна «Восточной Европы», которая не могла довольствоваться ролью «просто» периферии Запада.