Западнорусская Атлантида. Белоруссия на картах Русской цивилизации - [37]

«Русь» воспринимается как близкородственная полякам славянская страна, добровольно вошедшая в государственный и религиозный союз с Польшей и ставшая неотъемлемой частью польского Отечества.

Важным символом единства поляков и западнорусов становится уния. Уния, по сути, означала превращение западнорусов в «поляков восточного обряда». Ликвидация унии в Российской империи была воспринята польским обществом весьма болезненно и впоследствии многие польские деятели — от ксендза Валериана Калинки до Викентия Калиновского — вели активную проунионную пропаганду, так как возрождение унии виделось им залогом возвращения Западной Руси в польское национальное пространство.

В противовес «Руси», «Москва» для поляков — это темное азиатское царство поверхностно славянизированных финно-татарских бастардов.

Польские взгляды на «Русь» и «Москву», а также антимосковские предубеждения частично проникают и в западнорусскую среду.

Для многих западнорусских текстов эпохи Речи Посполитой характерно противопоставление «Руси» и «Москвы», очевидно, возникшее под польским влиянием.

После ликвидации Речи Посполитой России так и не удается до конца устранить польское влияние на западнорусское общество. Поляки не смогли превратить Западную Русь (которая, в польской терминологии, только и есть «Русь») в одну из провинций Польши, однако польская мифология становится важным подспорьем для формирования белорусско-украинского национал-сепаратизма.

Интересно также и то, что ре-интерпретацию польского мифа о «Руси» и «Москве» в терминах белорусско-украинского национал-сепаратизма в значительной мере осуществляет местная польская шляхта. Для ополяченной шляхты белорусских и украинских земель всегда был характерен особый местный патриотизм и память о своем изначально не польском, а литовском или русском происхождении. Отсюда — известные формулы, выражавшие идентичность этих социальных групп — «роду литовского/русского, нации польской».

Кризис польской идеи, обусловленный провалом всех попыток восстановить Речь Посполитую, приводит к трансформации национального сознания у части этой социальной прослойки. Региональный патриотизм, тесная связь с белорусской и украинской крестьянской средой, народническое увлечение фольклором и этнографией, характерное для России XIX века, — все это подталкивает часть мелкой шляхты, разочарованной в «польщизне», к конструированию особой идентичности, отличной как от русской, так и от польской.

Разочаровавшись в «польщизне» и, в то же время, как выходцы из польской культуры, будучи не в состоянии признать русского характера Белоруссии и Украины, часть шляхты провозгласила идею самостоятельного белорусского/украинского народа, наполнив ее характерными для польской среды антирусскими предубеждениями.

В 1860-х годах среди шляхты правобережной Украины распространяется т. н. «хлопоманство». Белорусское народничество распространяется в мелкошляхетской среде как следствие фрустрации после поражения восстания 1863 года.

Многочисленная мелкая шляхта, проживавшая преимущественно в белорусско-литовских губерниях, представляла собой весьма взрывоопасный материал, активно пополнявший ряды революционеров и национал-сепаратистов. Значительная часть этой прослойки в свое время не прошла разбор дворянства и утратила свои сословные привилегии, вполне закономерно затаив обиду на Россию.

Еще одной группой, потенциально не лояльной России и склонной к национал-сепаратизму как форме протеста, были так называемые «упорствующие» — сильно ополяченные униаты, которые были обращены в православие, однако сохраняли тяготение к католицизму. Часть из них в открытую добивалась своего права перейти в католичество, другие, будучи формально православными, сохраняли многие бытовые привычки и традиции, сложившиеся под влиянием польско-католической культуры, в том числе и польские предубеждения против России. Как представляется, из семьи таких «упорствующих» был поэт Якуб Колас. Во всяком случае, текст его во многом автобиографической поэмы «Новая земля» заставляет так думать.

Белорусский и украинский сепаратизмы развиваются в контексте общероссийского революционного движения. Очень быстро их родовыми чертами становятся социалистическая ориентация и воинственный «освободительный» национализм, направленный как против Польши, так и против России. Вполне закономерно эти движения оказываются в своей стихии во время революции 1917 года и превращаются в попутчиков большевиков.

К этому следует добавить, что специфическая смесь национализма и социализма, характерная для белорусского и украинского национал-сепаратистских движений, привела к тому, что многие их последователи стали эпигонами нацизма и активно сотрудничали с гитлеровской Германией (бандеровщина, активный коллаборационизм белорусских националистов во время Великой Отечественной войны).

Примечательно, что культ коллаборантов как национальных героев остается хорошим тоном в белорусском и украинском национализме по сей день.

Таким образом, белорусский и украинский сепаратизмы формируются в рамках русского протестно-революционного движения рубежа XIX–XX веков. Причинами этого движения были как объективные изъяны внутреннего устройства Российской империи, так и специфический западнический комплекс неполноценности, характерный для послепетровской русской культуры. Именно этот комплекс неполноценности позволил актуализировать в Западной Руси польский миф о противостоянии «европейской» Руси и «азиатской» Москвы и создать националистические идеологии, борющиеся за освобождение белорусов и украинцев как народов, угнетенных «варварской» Россией.