Западная Европа XI—XIII веков. Эпоха, быт, костюм - [3]

Единственным учреждением раннего средневековья, которое пыталось организовать время, была церковь. Церковное время, казалось бы, отличалось от "естественного" времени, противостояло ему. Церковь разделяла сутки не по природным явлениям, а в соответствии с задачами богослужения, ежедневно повторяющего свой круг. Она начинала отсчет с заутрени (к концу ночи), а затем, с рассветом, отмечала первый час и дальше последовательно третий час (утром), шестой (в полдень), девятый (послеполуденный), вечерню и так называемую "kompleta hora" — "завершающий час", знаменовавший конец суточного богослужения. Однако названия служб (первый, третий, шестой, девятый часы) не должны вводить нас в заблуждение — они отмечали отнюдь не точные интервалы, не строго соизмеримые отрезки суток, но начало определенных этапов суточного богослужения, которые в соответствии со временем природного цикла по-разному фиксировались зимой, весной или летом. Но церковь сумела материализовать свой счет времени — она "отбивала" время, "вызванивала" его на звонницах. Канонические (церковные) часы при всем их внутреннем произволе оказывались внешней рамкой, подчинявшей себе природное время. Они приобретали иллюзию объективности, поднимаясь над субъективным опытом отдельного человека. Провозглашенное с колоколен время уже не принадлежало органически крестьянину или ремесленнику — это было навязанное ему извне время господствующего класса.

Изобретение механических часов, использованное прежде всего церковью для уточнения и унификации времени богослужения, обернулось затем против церкви и привело к уничтожению церковной монополии на время дня. Но это произошло не сразу, а только в XIV веке, когда распространяются башенные часы с боем и когда эти часы воздвигают уже не на церковных, а на городских зданиях. Для новых тенденций весьма показательно то разрешение, которое в 1355 году королевский наместник в Артуа (Франция) дал жителям городка Эр-сюр-ля-Лис. Он разрешил воздвигнуть городскую колокольню, чтобы ее колокола отбивали не церковные часы, а время коммерческих сделок и работы суконщиков. Здесь бюргеры еще сохраняют церковную форму отсчета времени, они водружают колокольню с колоколами, но содержание времени становится иным: это время не общения с богом, а время торговли и производства. В средневековом понимании времени образуется серьезная брешь.

С XIV века время начинают усиленно считать. С распространением механических часов с боем в сознание прочно входит представление, которое до того оставалось неопределенным и абстрактным, — о разделении суток на двадцать четыре равных между собой часа. Позднее, видимо уже в XV веке, вводится и новое понятие — минута.

Средневековье исходило из принципа, что время принадлежит богу и потому не может быть продано; на основании этого церковь выступала против взимания процентов: кредитор (утверждали церковные писатели), требуя проценты, продавал то, что не было его собственностью, — время. Но в XIV веке купцы и ремесленники осознали время как принадлежащую им ценность. Кредитные операции широко распространились, и "продажа времени", вопреки церковным постановлениям, сделалась будничным явлением. Вместе с тем возникла тенденция к удлинению рабочего дня. Старые цеховые статуты строго ограничивали продолжительность рабочего дня. Он лимитировался природными рамками — работали от зари до зари. Работа при свечах категорически воспрещалась, за исключением самых темных зимних месяцев. Подобные ограничения диктовались, с одной стороны, заботой о качестве продукции, с другой — самосохранением средневекового ремесла с его узким, локальным рынком, стремлением предотвратить конкуренцию. В XIV веке впервые раздаются требования выйти за пределы рамок природного времени, работать после заката, используя искусственное освещение. Показательно, что эти требования выдвигали не мастера, а подмастерья, рассчитывавшие таким путем увеличить свою заработную плату. Время дня оказывается социально окрашенным: упрочение бюргерства в XIV веке меняет представления о времени, ломает церковные принципы его исчисления. Церковная звонница и городская башня с колесными часами, механически отбивающими время, противостоят друг другу как два феномена разных социальных систем.

Но вернемся назад, к времяисчислению средневековья.

Как измеряли люди большие отрезки времени, чем час и день?

Как и в делении времени дня, в измерении года средневековье пользовалось двумя взаимосвязанными и вместе с тем противоположными системами, уже знакомыми нам, — природным и церковным временем. В основе природного времени года лежала античная традиция двенадцати месяцев, каждый из которых сопрягался с каким-нибудь особым видом деятельности; разделение это, следовательно, также не воспринималось как астрономическая абстракция, а как органическое явление, как своеобразное сочетание человека с окружающей его природной средой.

Символика двенадцати месяцев — одна из излюбленных тем средневековых художников и скульпторов. В иллюстрациях рукописных книг и в орнаментальных украшениях храмов сохранились изображения человеческих трудов (целые циклы), где каждая сцена передает специфику того или иного месяца. На портале церкви св. Зенона в Вероне (XII в.) — один из лучших образцов таких циклов. Изображения очень четки и названия месяцев подписаны под каждым из них. Январь самый холодный месяц, и люди средневековья, плохо одетые, плохо питавшиеся, жившие в плохо отапливаемых домах, трудно переносили зиму. Не удивительно, что январь представлен закутавшимся человеком, греющим руки над огнем. Февраль в Италии — пора пробуждения природы, и его символизирует крестьянин, подрезающий лозу. Март иллюстрирован странной фигурой, вероятнее всего, олицетворяющей ветры: мужчина в плаще, дующий в два рога, находящиеся один в левом, другой в правом уголке рта. Апрель — человек с цветами, аллегория весны. Май представлен всадником в доспехах: это месяц военных экспедиций, походов, вооруженных нападений. Июнь вновь возвращает нас к крестьянским трудам, его символ — человек, забравшийся на дерево и собирающий плоды. Июль — крестьянин в остроконечной шапке, серпом убирающий хлеб.