Заносы - [61]

– Если б это был просто реализм, – вздыхает Юра, – а то ведь он еще и социалистический!

Назло социалистическому реализму мы уже давно любили экзистенциализм. Кто не выговаривал – нам не друг, не товарищ и не брат. Юра выговаривал, но не любил. То есть, сначала он, вроде бы, заинтересовался, а потом скептически охарактеризовал наше увлечение как философию бездетных и стал даосом.

Народ на семинаре был удивлен. С чего бы это?! Ведь нигде ничего про даосов не слышно. Их никто не критикует. «Вражьи голоса» про них ничего не рассказывают. Как они относятся к коммунизму, демократии, многопартийной системе? На кого равняться, если их никто даже не видел?! И зачем нам такая экзотика, если мы, хоть и с краю, но все-таки европа?!

Семинар менять ориентацию не собирался и за небольшим исключением прекрасно себя чувствовал в лоне «пессимистического мировоззрения 40-60-х годов, отражавшего кризис буржуазного либерализма» – этакая коллективная фига в советском подвале. Вопрос – как, утратив иллюзии, жить дальше? – воспринимался теоретически.

Но это не главное.

Запрещенный у нас Кьеркегор ввел в философский оборот термин – «экзистенция» – способ бытия личности, центральное ядро человеческого «Я». Экзистенция – это не сущность, не то, что мы есть в настоящее время, а некая возможность, неприкосновенный запас в обыденной жизни, который можно распечатать лишь в крайнем случае. И тогда, сбрасывая с себя наслоения социальных стереотипов, раз и навсегда обрести свободу.

Оставаясь каждый на своем месте и при своих занятиях мы копили критическую массу экзистенции как возможность совершить свой вираж, когда придет время.

Оно еще не пришло, а нас неожиданно повело в сторону даосизма. Тем более, Юра сказал, что Дао – не хунвейбинское.

Кроме нас с Юрой даосов то здесь, то там – причем, даже на центральных улицах – стали попадаться кришнаиты и предлагать прохожим самодельные книжки. Советская церковь сочла это наступлением на свои позиции и увеличила тиражи православной литературы. При сильном желании стало можно достать даже Библию. То ли вследствие этого, то ли сами собой появились сатанисты. После фильма «17 мгновений весны» завелись фашисты и повадились маршировать у памятника Пушкину. Нашли место! Но все равно интересно! Молодежь устремилась на поиски новых духовных, идеологических, философских, растительных и синтетических наркотиков. Споры о коммунизме, марксизме стали утихать сами собой. «О покойнике либо хорошо, либо ничего», – с трагикомичной физиономией констатировал Илья.

Прошел слух, что у нас в стране даже демократия может случиться!

«Здорово! – воодушевились мы с своем подвале, – Это же такая жуть начнется! Интересно!» Но дальнейшие слухи охладили – не демократия, а демократизация, потому как то ли в Чехословакии, то ли даже во Франции закупили большую партию демократизаторов. В общем кукиш еще рано показывать! Подождем. Посмотрим, что дальше будет. Тем более мы даосы! Так я думал. Но в один прекрасный день Юра пришел на семинар христианином и взялся всех переколпачивать в православную веру: и экзистенциалистов, и марксистов, и антисоветчиков, и даже меня даоса. Я сначала подумал, что он выпивши. Нет! Даже не с похмелья. В чем же дело? Почему такой резкий поворот?

Назад в православие!

Мы уже привыкли к тому, что Юра опережает нас в своем развитии и с интересом следили за его метаморфозами. Но уход в христианство многим показался регрессом, о чем ему и намекнули. Юра так не считал.

«Будущее в нашей стране за православием, – твердо заявил он. – Это единственная опора для всего государства и каждого из нас!»

О том, что ему пришлось преодолеть на пути к традиционной религии и как это происходило, он описал в рассказе, отразившем его духовные искания. Рассказ был какой-то смутно-невнятный, и ни он, ни юрины пояснения не дали представления о причинах столь резкого поворота в его мировоззрении.

– Я тоже прошел это в свое время, – как-то странно и без энтузиазма сказал наш руководитель. – Вряд ли стоит на этом зацикливаться. Сейчас, мне кажется, надо идти дальше, копать глубже… Впрочем, я вам не навязываю своего мнения, – тут же оговорился.

Новенький парнишка прочитал свой рассказ – розовый сюр. У главного героя – романтика и мечтателя вдруг вырастают крылья. Оно, вроде бы и хорошо – летать можно, да люди смеются. И герой решает от них избавиться. Пьяный хирург заносит инфекцию – герой гибнет.

Весь семинар со смеха чуть ни надорвался – опоздал ты, парень – все кому надо, уже улетели!

У нас раньше полоса такая была – придет новенький, обсудит рассказ про крылья и полетел. Обсудит и полетел. Прямо не лито, а аэропорт. А потом письма из Вены, Парижа, Израиля, США.

– Да, – печально кивнул Александр Андреевич. – Это мы тоже давно прошли. Но уж если вам так нравится метафора, – неожиданно воодушевился, – если вас сюр увлекает, напишите о вороне!

– А что в ней интересного? – мы удивились.

– Она летает над Кремлем, питается такими салями, каких вы никогда не видели! Она замечает, как генеральный секретарь посмотрел на какого-то члена Политбюро. Она ловит обрывки разговоров, и отмечает с каким выражением лиц съезжаются и разъезжаются главы государств. Она держит свою когтистую лапу на пульсе нашего времени. Эх, друзья, серьезные времена на дворе!