Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев - [55]
- Нам известно, - объяснил Холмс, - что возвращенный из ссылки поэт тотчас после своего свидания с царем явился к вам. Естественно, нам хотелось бы услышать об этой аудиенции, так сказать, из первых рук.
- Вы не ошиблись, - сказала княгиня. - Я знаю об их беседе от самого Александра Сергеевича.
- Что же он рассказал вам про свой разговор с императором?
- Государь обласкал его, - отвечала Вера Федоровна. - Он принял его, как отец сына. Все ему простил, все забыл. Он сказал ему: "Ты теперь уж не прежний Пушкин, а мой Пушкин".
- А не давал ли он ему при этом каких-либо обещаний? - спросил Холмс.
- Да, - согласилась княгиня, слегка удивленная проницательностью собеседника. - Государь обещал ему полную свободу от ненавистной цензуры. Он сказал: "Более мы с тобою ссориться не будем. Все, что сочинишь, ты будешь присылать прямо ко мне. Отныне я сам буду твоим цензором".
- Вы полагаете, царь был искренен, давая эти обещания? - спросил Уотсон. - И на самом деле верите, что он их исполнит?
Этим вопросом Вера Федоровна явно была шокирована.
- У меня нет оснований сомневаться в чистосердечности намерений государя, - сдержанно ответила она. - А тем более в нерушимой твердости царского слова.
Холмс, наклонившись к уху Уотсона, шепнул ему:
- Вы, кажется, забыли, друг мой, в какую историческую эпоху мы с вами отправились. Неужели вы не понимаете: что бы ни думала эта дама наедине с собою, не станет она в разговоре с малознакомыми людьми сомневаться в искренности намерений и чистоте помыслов самого императора.
Сделав это короткое внушение, он поспешил загладить перед Верой Федоровной невольную бестактность Уотсона.
- Простите, княгиня! Мой друг неловко выразился. Он хотел узнать у вас: как вам показалось, его императорское величество и в самом деле так высоко ценит гений Пушкина? Или его комплименты поэту были всего лишь общепринятой формой вежливости?
- В ответ на это могу сказать лишь одно, - отвечала княгиня Вяземская. - В тот же день, когда была дана аудиенция Пушкину, которая, к слову сказать, длилась более двух часов, на балу у маршала Мармона, герцога Рагузского, французского посла, государь подозвал к себе графа Блудова и сказал ему: "Нынче я долго говорил с умнейшим человеком в России". И на вопросительное недоумение Блудова назвал Пушкина.
- Вы хотите сказать, что император Николай Павлович и впрямь видит в Пушкине мудрейшего из своих подданных? - спросил Холмс.
- О, да! - горячо откликнулась княгиня. - И в этом он не ошибается, поверьте! Вопреки приставшей к нему репутации проказника и озорника, Пушкин - истинный мудрец. В этом уверены все, кому посчастливилось узнать его близко.
- Ну что ж, Уотсон, - сказал Холмс, когда они вернулись к себе на Бейкер-стрит. - Я считаю, что эта встреча была весьма плодотворна.
- Вам лучше знать, - уклончиво ответил Уотсон. - Но ведь мы еще ничего толком не выяснили. Куда же мы отправимся теперь?
- Теперь, я думаю, нам самое время отправиться в тысяча восемьсот тридцать четвертый год - тот самый год жизни поэта, когда он сочинил свою "Сказку о золотом петушке".
- Наконец-то! А к кому?
Взяв в руки книгу Вересаева, Холмс задумчиво начал ее листать.
- В самом деле, к кому? - повторил он вопрос Уотсона. - Хм... Ага! Вот... Ольга Сергеевна Павлищева. Лучше не придумаешь!
- Павлищева? - спросил Уотсон. - Это кто ж такая?
- Павлищева она по мужу, - объяснил Холмс. - А девичья ее фамилия Пушкина Ольга Сергеевна - родная сестра Александра Сергеевича. Притом сестра любимая. Анна Петровна Керн в своих воспоминаниях замечает даже: "Пушкин никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры".
- В таком случае я полностью одобряю ваш выбор, - сказал Уотсон. - Едем к мадам Павлищевой!
- Ольга Сергеевна, - начал Холмс. - Нас привело к вам дело огромной важности. Лишь вы одна можете нам помочь.
Такое начало насторожило сестру поэта.
- Это касается Александра? - тревожно спросила она.
- Вы угадали, - кивнул Холмс - Однако на нынешних делах и обстоятельствах Александра Сергеевича наш визит никак не отразится. Речь идет о понимании потомства.
- Для поэта, - заметила Ольга Сергеевна, - сие обстоятельство, быть может, даже важнее всех нынешних его забот и печалей.
- Это верно, - согласился Холмс. - Поэтому-то мы и смеем рассчитывать на вашу откровенность.
- Благодарю вас за дружеское доверие, - сказала Ольга Сергеевна. - Я к вашим услугам.
- Скажите, - прямо приступил к делу Холмс, - как брат ваш нынче относится к императору? Не таит ли на него какой-либо обиды?
- Вопрос ваш весьма щекотлив, не скрою, - слегка замялась Ольга Сергеевна. - Однако я вам уже обещала свою откровенность. Да и тайна сия, я думаю, теперь уже - секрет Полишинеля...
- Что вы имеете в виду?
- Александр был уязвлен августейшим пожалованием его в камер-юнкеры. Он справедливо полагает, что звание сие неприлично его летам и что государь оказал ему эту милость лишь потому, что хотел, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове.
- Вы хотите сказать, - догадался Уотсон, - что царь дал ему это придворное звание не столько с тем, чтобы наградить поэта, сколько для того, чтобы видеть на своих придворных балах его красавицу жену?
(Сценарии популярной радиопередачи семидесятых годов) В книге собраны сценарии популярных радиопередач "В стране литературных героев". Вместе со школьником Геной и профессором Архипом Архиповичем читатель посетит удивительную страну, где, не старея и не умирая, живут герои, когда-то созданные воображением писателей. Эти радиольесы соединяют в себе занимательные сюжеты с серьезной познавательной проблемой. Издание рассчитано на широкий круг читателей.
Книга популярно рассказывает школьникам об особенностях художественной литературы, которая содержит в себе множество увлекательнейших загадок. Авторы ставят своей целью помочь школьникам ориентироваться в огромном океане литературной науки.
Книгу своих воспоминаний Бенедикт Сарнов озаглавил строкой из стихотворения Бориса Слуцкого, в котором поэт говорит, что всего с лихвой было в его жизни: приходилось недосыпать, недоедать, испытывать нужду в самом необходимом, «но скуки не было».Назвав так свою книгу, автор обозначил не только тему и сюжет ее, но и свой подход, свой ключ к осознанию и освещению описываемых фактов и переживаемых событий.Начало первой книги воспоминаний Б. Сарнова можно датировать 1937 годом (автору десять лет), а конец ее 1953-м (смерть Сталина)
В этой книге известный критик и литературовед Бенедикт Сарнов выступает в необычном для него жанре. Книга представляет пеструю смесь коротких «невыдуманных историй» — смешных, грустных, порою трагических. В некоторых из них автор рассказывает о событиях, свидетелем, а иногда и участником которых был сам. Другие он слышал от своих друзей, знакомых, старших современников.Собранные воедино, все эти разрозненные, никак сюжетно не связанные факты, случаи, эпизоды словно бы сами собой складываются в картину, запечатлевшую образ минувшей эпохи.Настоящее издание существенно расширено за счет включения в него новых историй, не входивших в издание 1998 года.
Новая книга Бенедикта Сарнова «Сталин и писатели» по замыслу автора должна состоять из двадцати глав. В каждой из них разворачивается сюжет острой психологической драмы, в иных случаях ставшей трагедией. Отталкиваясь от документов и опираясь на них, расширяя границы документа, автор подробно рассматривает «взаимоотношения» со Сталиным каждого из тех писателей, на чью судьбу наложило свою печать чугунное сталинское слово.В первую книгу из двадцати задуманных автором глав вошли шесть: «Сталин и Горький», «Сталин и Маяковский», «Сталин и Пастернак», «Сталин и Мандельштам», «Сталин и Демьян Бедный», «Сталин и Эренбург».
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию.
Данный сборник составлен на основе материалов – литературно-критических статей и рецензий, опубликованных в уфимской и российской периодике в 2005 г.: в журналах «Знамя», «Урал», «Ватандаш», «Агидель», в газетах «Литературная газета», «Время новостей», «Истоки», а также в Интернете.
Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.