Занимательное дождеведение: дождь в истории, науке и искусстве - [75]

Мне хочется думать, что этимологи ошибаются – что выражение «в порядке как дождь» было вполне логичным для Уолтера Рэймонда, да и сегодня оно представляется совершенно осмысленным. Отнесем писателя к числу тех людей искусства, которые просто любили дождь. На его взгляд, дождь как раз и воплощал полный порядок.

* * *

В качестве сюжетного хода дождь словно создан для того, чтобы сводить людей вместе. Порой им это приятно, а иногда они чувствуют себя неуютно, как в известном рассказе Томаса Харди «Три незнакомца», написанном в 1883 году. Три таинственных человека один за другим просятся на вечеринку в пастушьем домике, чтобы укрыться от проливного дождя, который «бил в стены, в склоны, в заборы», пока ветер выворачивал хвосты мелких пташек «наизнанку, как зонтики»[26]. Эти люди оказываются совершившим побег арестантом, палачом и братом беглеца. После того как незнакомцам удалось нагнать страху на всех гостей и двое из них ушли, палач и констебль соображают, что дали беглецу ускользнуть, и все участники вечеринки пускаются в погоню, но в итоге ловят не преступника, а его брата. Утром никого не повесили. И уже более столетия эта история остается популярной благодаря дождю – на нем держится весь сюжет, он создает ореол тайны и, что символично для глубоко религиозного Харди, ставит палача и осужденного в равные условия: дождь проливается на правых и виноватых.

Зачастую появление дождя на странице или экране сигнализирует о грядущем несчастье или злодеянии. Вышедший в 1929 году роман Эрнеста Хемингуэя «Прощай, оружие!» наполнен дождем как метафорой знамения и рока, судьбы и смерти – но еще и страстного стремления. После того как подруга главного героя Фредерика Генри умирает при родах, Хемингуэй замыкает круг бед заключительной фразой: «Немного погодя я вышел и спустился по лестнице и пошел к себе в отель под дождем»[27].

Хемингуэй написал сорок семь разных вариантов последних строк книги, прежде чем остановился на том, в котором Генри под дождем возвращается в отель. Некоторые варианты были слишком солнечными, во многих фигурировал дождь. Но в самую точку попадал только выбранный писателем образ – дождь, подразумевающий слезы человека, который не в силах выразить свое горе.

Работает дождь и в ситуациях, когда персонажи очищаются от своих прегрешений. Американский писатель Эдвард Льюис Уоллант, которого при жизни – а умер он в 36 лет – сравнивали с Беллоу и Ротом, применяет это в своем романе «Ростовщик», предваряя исправление неблагополучного молодого героя прогулкой в грозу: «И тогда в нем иссякло жгучее торжество зла, и он пошел домой, согбенный, крепко пригвожденный к земле неистовым ливнем».

Контрапункт очищающему дождю таков: он точно так же легко может вывалять тебя в грязи. В романе Тони Моррисон «Песнь Соломона» несчастная брошенная героиня Агарь тратит последние двести долларов, взятые у матери и бабушки, на покупку всяких модных штучек, чтобы вернуть своего возлюбленного – Молочника. Чтобы преобразиться в такую женщину (легкий светлый идеал), какая ему нужна, она транжирит деньги на бюстгальтер, трусики, эластичный пояс с резинками, нейлоновые комбинации, босоножки на шпильках, костюмчик, блузку, крем «Полутона юности», помаду «Багрянец джунглей». Пока она, ничего не соображая, идет с покупками домой под дождем, чулки рвутся, белый костюмчик падает в грязь, пудра скатывается, румяна растекаются, меж тем как дождь «разгулялся, промочил насквозь ее густые волосы и струйками стекал по шее». Вскоре она умирает от лихорадки. Перед этим, когда она увидела, как перепачкана и всклокочена, к глазам ее «прихлынула жидкость куда более горячая и древняя, чем дождь»[28].

* * *

Живущий в Сиэтле писатель Тимоти Иган, написавший лирический травелог о Тихоокеанском Северо-Западе под названием «Добрый дождь», однажды по собственному почину неофициально изучил писателей своего города, чтобы выяснить, не создали ли они свои лучшие произведения в сумраке пасмурных месяцев. «Для творчества нужна пора отчаяния, – писал он. – В календарные сумерки, пока ландшафт вял и кругом темно, несуетно, промозгло и прохладно, писатели и повара, художники и всевозможные умельцы наиболее плодовиты».

Выяснив, когда литераторы Сиэтла чаще сидят за своими лэптопами и в кофейнях, Иган убедился: его теория верна. Опрошенные им авторы ощущали «непреодолимую писательскую тягу» именно в сумрачные зимние дни со скудным солнечным светом. Переселившаяся в Сиэтл Дженни Шортридж рассказала, что в Денвере, где 300 дней в году сияет солнце, на завершение первого романа у нее ушло семь лет. «Переехав на Северо-Запад, я написала следующий роман за 15 месяцев, а дальше по книге каждые два года, – поведала она Игану. – Тьма и холод удерживают меня за рабочим столом».

Вдохновение зависит и от характера дождя, как утверждает Томас Хэллок, профессор литературы из Флориды, где солнечных дней, как известно, бывает столько, что усидеть за рабочим столом писателю непросто. Сиэтл и Манчестер навевают туманное настроение, а вот «сильные грозы – это совершенно другая история», сказал мне Хэллок. В этом случае рождаются такие сюжеты, как крушение в романе Зоры Нил Херстон «Их глаза видели Бога». Название подсказал ураган 1928 года, в результате которого на юге Флориды произошел прорыв дамб на озере Окинчоби и погибло 2500 человек – в основном чернокожие рабочие-бедняки, которых вода накрыла на сельскохозяйственных полях к югу от озера.