Занимательная приматология - [22]

Об «отважном лавировании» Ж. Бюффона в опасной игре с отцами Сорбонны (Парижского университета, котором в то время полностью господствовали теологи) говорили разные авторы. При жизни ученого раздавались упреки в том, что о душе он говорит с Сорбонной, а о материи — с философами. Советским историком науки И. И. Канаевым показано, как Бюффону не однажды приходилось прибегать к дымовой завесе, чтобы иметь возможность хотя бы иносказательно изложить свои идеи. Довольно часто это касалось родства приматов.

Бюффон пишет: «Можно сказать, что обезьяна из семейства человека... что человек и обезьяна имели общее происхождение». И тут же следует его же возражение: «Но нет. Из Откровения несомненно, что все животные в равной мере причастны благодати творения», что они вышли «вполне сформированными из рук Творца». Не раз писал Бюффон, что обезьяну можно по физическим признакам счесть за «разнообразие вида человеческого», но всегда после таких заявлений следуют ссылки на Творца, на его мудрость в создании человека и животных. Значит, и Бюффон, как видим, думал о более тесном таксономическом группировании человека и антропоморфных, чем в действительности, с оглядкой на «Творца», утверждал.

Двусмысленности эти не преминули использовать реакционные толкователи Ж. Бюффона после его смерти. Имеется в виду не только «законодательное» разделение приматов на два отряда. Пьер Бланшард (русский перевод 1814 г.) в сокращенном варианте «Бюффон для юношества» отмечал, что «даже нельзя и думать ни о каком сравнении между ими» (человеком и обезьяной).

Пострадали и труды Бюффона в России, где они вышли в 10-ти томах, а перевод завершен после Великой французской революции (1789 — 1794 гг.), в период наступления политической реакции. Само издание по политическим мотивам было прекращено. Переводчик Бюффона ругает Линнея за то, что он поместил человека в один «порядок с обезьянами и мартышками», ибо какое бы сходство между ними ни обнаруживалось «в зубах, волосах, сосцах, млеке и плоде живорождаемом, однако сие неоспоримо, что человека, по природе его, не должно смешивать ни с каким видом животного». Об обезьянах на русском языке говорится в IX томе (1806 г.), где, разумеется, уже нет опасных рассуждений о родстве и сходстве их с человеком. Не менее примечательно и следующее: всем обезьянам, которых, как утверждается в тексте, «великое число пород» (в оригинале, напомним, им посвящено полтора тома плюс дополнение), в переводе отведено всего три страницы.

Можно возразить, что на русском языке издан не весь Бюффон, а только сокращенный вариант «Естественной истории». Но все-таки нельзя не заметить, что описанию, скажем, льва (один зоологический род) в сокращенном издании отведено 28 страниц, тигр описывается в разных местах двух томов, целому же отряду обезьян отпущено, повторяю, три страницы! У Бюффона в оригинале обезьяны идут вслед за человеком, в переводе же описываются в разделе «Животные Нового материка». Видимо, чтобы оправдать подобную неловкость, сказано, что в Новом Свете обезьян нет. («Итак, можно сказать, что в Америке нет настоящих обезьян».)

Современный читатель понимает, что эта информация, мягко говоря, ошибочна... После изложенного надо ли удивляться, что орангутан в русском переводе назван «лешим»? «Леший, Satyrus, или лесной человек» — так начинается краткое, в несколько строк описание азиатского антропоида. И при такой сжатости издатели успевают неодобрительно прокомментировать, что «г. Бюффон желает здесь лешего сравнить с человеком». Вот такие знания о приматах получил из книг Бюффона русский читатель после Французской революции!

Сурово пострадал от теологов один из классиков биологии — Жан Ламарк. Пострадали и его труды, в частности, когда он в них касался обезьян («четвероруких»!). Ламарк одним из первых сопоставлял анатомию человека и антропоида и, вероятно, первым на эволюционной основе, пусть сжато, малодоказательно, утверждал, что происхождение человека связано с высшими обезьянами. В своей «Философии зоологии» (1809 г.) он дал квалифицированную на то время сводку по приматам (часть видов, напомню, тогда была неизвестна, а гориллы еще не открыты). Но вот как ученый излагает свои идеи: «Допустим, в самом деле, что какая-нибудь порода четвероруких — вернее всего, совершеннейшая из них, — отвыкла, в силу тех или иных внешних условий или по какой-нибудь другой причине, лазать по деревьям... Несомненно, в этом случае согласно с приведенными наблюдениями в предшествующей главе наши четверорукие обратятся в конце концов в двуруких».

Далее Ламарк впервые в науке излагает, как сказали бы мы сегодня, три этапа антропогенеза, т. е. исторического развития человека из обезьяноподобной формы: вертикальное хождение, уменьшение челюстей, развитие представлений и речи. Но заканчивает рассуждения так: «Вот каким могло бы выглядеть происхождение человека, если б оно не было иным».

Секрет такой двусмысленности давно раскрыт крупнейшими знатоками Ламарка (академиком В. Л. Комаровым, профессором И. М. Поляковым): ученый боялся теологов. В условиях наступившей во Франции реакции в начале XIX в. материалисту Ламарку приходилось маскировать свои взгляды, не раздражать отцов церкви. Ламарк даже приписывал богу создание времени, пространства, материи и движения...