Занимательная Греция - [35]

Поликрат был тиран, но он помнил, что миром правит закон, а закон — это мера, и он понял, что друг его прав. У него был любимый изумрудный перстень в золотой оправе с печатью изумительной резьбы. Он надел этот перстень на палец, взошел на корабль и выплыл в открытое море. Здесь он снял перстень с пальца, взмахнул рукой и на глазах у спутников бросил его в волны.

Прошло несколько дней, и ко двору Поликрата пришел рыбак. «Я поймал рыбу небывалой величины и решил принести ее тебе в подарок, Поликрат!» Поликрат щедро одарил рыбака, а рыбу отправил на кухню. И вдруг раб, разрезавший рыбу, радостно вскрикнул: из живота рыбы сверкнул изумрудный перстень Поликрата. Он вернулся к своему хозяину.

Пораженный Поликрат написал об этом Амасису и получил такой ответ: «Друг, я вижу, что боги против тебя: они не принимают твоих жертв. Малое несчастье тебя не постигло — поэтому жди большого. А я отныне порываю с тобой дружбу, чтобы не терзаться, видя, как будет страдать друг, которому я бессилен помочь».

И большое несчастье скоро пришло к Поликрату. Его замыслил погубить персидский наместник, правивший в Сардах, по имени Оройт. Он позвал Поликрата в гости, чтобы договориться о тайном союзе: Поликрат поможет Оройту восстать против царя, Оройт поможет Поликрату подчинить себе всех греков. Дочь Поликрата умоляла отца не ездить. «У меня был дурной сон, — говорила она, — я видела, будто ты паришь между небом и землей и Солнце тебя умащает, а Зевс омывает». Но Поликрат не верил женским снам. «Берегись, — сказал он дочери, — вот вернусь я как ни в чем не бывало и продержу тебя в девках всю жизнь за то, что твердишь мне на дорогу недобрые слова!» — «Ах, если бы это так и обошлось!» — отвечала дочь.

Оройт казнил Поликрата такой жестокой казнью, что греческие историки не решились ее описать. Труп его был распят на кресте, и под солнечными лучами из него выступала влага, а Зевсовы дожди смывали с него пыль. Так сбылся сон дочери Поликрата.

А Поликратов перстень пятьсот лет спустя показывали в коллекции римского императора Августа. Времена были другие, и он казался в ней одним из самых простых и дешевых.

Анакреонт

Сделаем передышку в нашем странствии по мрачным судьбам греческих тиранов. Мы упомянули веселого старика Анакреонта, который слагал свои песни при дворе тирана Поликрата. Его имя стало знаменитым: до сих пор словами «анакреонтическая лирика» называются беззаботные стихи про вино и любовь. Сам Анакреонт тоже представляется потомкам как бы мудрецом, учителем жизни доброй, простой и радостной. Таким его изображали и позднейшие поэты. Вот стихотворение пятнадцатилетнего Пушкина, которое называется «Гроб Анакреона» (при Пушкине произносили не «Анакреонт», а «Анакреон»).

Все в таинственном молчаньи;

Холм оделся темнотой;

Ходит в облачном сияньи

Полумесяц молодой.

Вижу: лира над могилой

Дремлет в сладкой тишине;

Лишь порою звон унылый,

Будто лени голос милый,

В мертвой слышится струне.

Вижу: горлица на лире,

В розах кубок и венец…

Други, здесь почиет в мире

Сладострастия мудрец.

Посмотрите: на порфире

Оживил его резец!

Здесь он в зеркало глядится,

Говоря: «Я сед и стар,

Жизнью дайте ж насладиться;

Жизнь, увы, не вечный дар!»

Здесь, подняв на лиру длани

И нахмуря важно бровь,

Хочет петь он бога брани,

Но поет одну любовь.

Здесь готовится природе

Долг последний заплатить:

Старец пляшет в хороводе,

Жажду просит утолить.

Вкруг любовника седого

Девы скачут и поют;

Он у времени скупого

Крадет несколько минут.

Вот и музы, и хариты

В гроб любимца увели;

Плющем, розами увиты,

Игры вслед за ним пошли…

Он исчез, как наслажденье,

Как веселый сон любви.

Смертный, век твой — привиденье:

Счастье резвое лови;

Наслаждайся, наслаждайся;

Чаще кубок наливай;

Страстью пылкой утомляйся

И за чашей отдыхай!

А вот несколько стихотворений самого Анакреонта — те самые, которые имел в виду Пушкин, изображая все три сцены на его надгробном барельефе. Правда, теперь считается, что это не подлинные стихи Анакреонта, а произведения его позднейших подражателей. Но именно по таким стихам, коротеньким, бесхитростным и как будто игрушечным, представляло его себе потомство.

Мне девушки сказали:

«Анакреон, стареешь!

Вот зеркало, взгляни-ка:

Твои опали кудри,

И темя облысело».

А я, растут ли кудри,

Или давно их нету, —

Не знаю, только знаю,

Что старику не стыдно

Тем веселей резвиться,

Чем ближе смертный жребий.

Хочу запеть о Трое,

Хочу о древнем Кадме,

А лира моя, лира

Звенит мне про Эрота.

Я струны перестроил,

Я лиру переладил,

Я начал петь Геракла,

А лира мне — Эрота.

Прощайте же, герои:

Как видно, петь могу я

Эрота, лишь Эрота.

Как пьет земля сырая,

Так из земли — деревья,

А море пьет из речек,

А солнце пьет из моря,

А месяц пьет из солнца.

Друзья мои, за что же

Вы пить мне не даете?

Стихотворение про гроб Анакреона Пушкин написал еще на школьной скамье; но и потом, возмужав, он не раз возвращался мыслью к старому утешителю. Он перевел несколько его стихотворений. Вот одно из них, на этот раз — не позднейшее подражание, а настоящий Анакреонт. Пушкин только переименовал «фракийскую» лошадку Анакреонта в «кавказскую»:

Кобылица молодая,

Честь кавказского тавра,