Занавес, господа! - [30]

— Значит, в минувшем сезоне Хан в вашем театре уже не работал?

— Отчего же, работал, причем на двух постановках. Но это были спектакли приглашенных режиссеров.

— И Кузменский не возражал?

— Возражал. Ту историю он Виктору простить не смог. Но вы уже знаете, к нам пришел новый директор Докучаев. Это раньше главреж был царь и бог. А ныне директор театра — кошелек, без которого главреж — генерал без оружия. Тех двух режиссеров, кстати довольно интересных, пригласил Докучаев.

— Получается, если не будет Кузменского, Хану только лучше?

— Безусловно. — В голосе Валерии не чувствовалось ни малейшего сомнения.

— А если не будет Кавешниковой, которая вместе с Кузменским, как два столпа, поддерживающие друг друга?

— В творческом плане Вера Аркадьевна плохо понимает Виктора, — сухо заметила Валерия. — Но это ничего не значит. И я больше ничего по этому поводу не могу сказать.

— Не говорите, — согласился я. — В конце концов, художественные интересы Веры Аркадьевны — ее личное дело. Но интересы Хана и Потоцкого мы обсудить можем?

— Извольте. — Валерия пожала плечами, давая понять, что ей все равно приходится обсуждать со мной темы, которые она предпочла бы не трогать, но что поделаешь. — Потоцкому как раз очень нравились работы Хана. И сам Хан — тоже. Виктору тоже нравился Потоцкий.

— А вам Потоцкий нравился? — спросил я в лоб, но у Валерии даже ресницы не дрогнули.

— Мне нравятся независимые люди. А Глеб, равно как и Хан, именно такой. Я считала Глеба хорошим театральным критиком, Глеб привел меня на место завлита, но Глеб как мужчина мне всегда был безразличен. Ведь вас это тоже интересует? — Я сделал неопределенный жест, и Валерия впервые позволила своим губам изогнуться в неком подобии улыбки. — Кстати, в вашу версию о театральных кознях никак не вписываются Костя Поспелов и Сергей Павлович Кавешников, — неожиданно заявила она. — И вам, вероятно, придется их исключить. Сергей Павлович никак не мог желать дурного ни собственной жене, ни будущему зятю. Что же касается Кости, то его я даже не могу назвать особым любителем театра. Просто он привязан к Сергею Павловичу, к его семье и, соответственно, к друзьям их дома.

Пожалуй, она была права. Поспелов с Кавешниковым выпадали из обоймы. Да и Струевы торчали в ней разве что наполовину.

— Вас ведь, наверняка, интересуют еще Струевы? — Если природа не научила ее читать чужие мысли, то определенно наградила догадливостью. — Вы все равно разузнаете, поэтому лучше вас проинформирую я. По крайней мере, будет без прикрас. Это касается Тамары, дочери Струевых. Она хотела стать актрисой, а Вера Аркадьевна ее не пустила. Нет, нет! — Валерия протестующе подняла узкую ладонь. — Вера Аркадьевна ничего конкретного не сделала, но в этом и суть. После школы Тамара решила поступать в театральное училище и Струевы полагали, что Вера Аркадьевна, которая возглавляла приемную комиссию, по крайней мере замолвит словечко. Хотя, вы же догадываетесь, любого, кого председатель комиссии захотел бы принять, приняли бы безоговорочно. Но Вера Аркадьевна сказала, что у девочки есть желание, но нет дарования, и максимум, что она готова сделать, — промолчать на экзаменах. Насколько я в курсе, она довольно подробно объяснила Струевым ситуацию, и в итоге Тамара пошла в педагогический университет. Полагаю, Вера Аркадьевна была права, и Струевы с ней согласились. Сейчас у Тамары блестящие перспективы, во многом благодаря Ольге Кавешниковой, однако, по крайней мере при мне, она несколько раз сожалела о неудавшейся актерской карьере. Впрочем, подобных деталей в жизни каждого человека предостаточно, и вряд ли это может быть как-то связано с письмом, а тем более — с убийством.

— Зато само письмо может быть связано с убийством, — напомнил я. — Как, по-вашему, директор отреагирует на сие коллективное послание?

— Вы имеете в виду, использует ли его против Кузменского и Веры Аркадьевны? — Валерия задумалась, но ей хватило буквально полминуты, чтобы не придумать, как это сделали бы многие, а именно найти ответ. — Я считаю, директор положит письмо под сукно, — уверенно сказала она.

— Вот как?

— Вы, вероятно, полагаете, что Докучаев — эдакий молодой бизнесмен, в лучшем случае из бывших инженеров, возомнивший себя большим театральным боссом? Ничего подобного. Ему за пятьдесят, он всю жизнь состоит при искусстве, когда-то работал директором цирка, потом театра оперетты, а последние годы был замдиректора филармонии. У него богатые связи и безусловная деловая хватка. По крайней мере с его приходом в прошлом сезоне наши финансовые дела заметно улучшились. Он умен и… я бы сказала, изворотлив. В отличие от Кузменского он никогда не шумит, не говорит о высоких материях, у него вечная улыбка на лице, и с этой улыбкой он поворачивает театр в нужную ему сторону.

— Лично вам эта сторона нравится?

— Сложный вопрос, у меня нет однозначного ответа. Но в принципе… Есть вещи, которые нельзя не признать. Кузменского интересует лишь узкий круг эстетов. Мнение, к примеру, Глеба Потоцкого его интересовало гораздо больше, чем количество зрителей. Конечно, он порой вынужден был идти на уступки, но знали бы вы — с каким скрипом! Докучаев не отказывает эстетам, но его кредо, которое он публично провозгласил, сводится к тому, что главный драматический театр города должен удовлетворять самые разные вкусы. Без этого не будет ни зрителей, ни спонсоров, ни денег. В сущности он прав.