Заначка Пандоры - [20]

— Надо убежать от орла.

— Не будем сейчас спорить. Орел — это пример. Тольтеки ассоциировали его с той силой, которая мешает человеку достичь… Неважно чего достичь. Они руководствовались своими представлениями о мире, орел был для них знакомой фигурой.

— Я осознал. Для тебя знакомая фигура — дракончик.

— Что ж… И я, и Пенчо, мы оба представляем так то, к чему стремимся…

— Вот оно как… — Мои разбухшие мозги выдали новую версию происходящего. — Ты всё-таки ждала их? Вы знакомы заранее? Честно только! Сейчас-то можно честно?

В сумраке лицо ее представлялось светлым овалом, но, по-моему, она посмотрела с сожалением, как смотрят в цирке на безнадежно тупое животное. Мне стало стыдно. Она потянулась и поцеловала меня в утешение.

— Куда мы сейчас едем, ты в курсе? — виновато осведомился я.

— В курсе. Мы едем в больницу. Должны были ехать к друзьям, где нас спрячут, но из-за моей болячки свернули. Мне нужен инсулин.

— Тебе плохо?

— Мне давно уже очень плохо, я же всё оставила дома.

— Что же делать?

— Не бойся, Пенчо всё купит. Меня так трогает, что ты боишься за меня.

Мне подумалось, что, возможно, в ее вселенной не настолько всё запущено.

— Пару часов я продержусь, — она вздохнула. — И потом… Человек в моем положении не умирает так сразу, не переживай.

— А когда… умирает?

— Примерно спустя сутки.

10

ДЕВОЧКА И ЛИС

ВСЕХ НЕ ПОУБИВАТЬ

Первую ночь мы еле тащились, вплотную пристроившись за высоченным брезентовым фургоном, по бортам которого художник в изобилии рассыпал турецкие фрукты. Держались южного направления. Сначала мне казалось, что после прошедших передряг уснуть не удастся, кроме того, я постоянно ожидал полицейской сирены. Удивительное дело, либо нас никто и не намеревался искать, либо… Как бы то ни было, в халатную работу немецкой полиции не верилось. Скорее всего, никто не поставил власти в известность о нашем исчезновении. Но не почудились же мне трупы и мясорубка, устроенная нашими «спасителями». Или пальба в центре города полицию тоже не трогает?

Час проходил за часом, два раза нас обогнали с включенными маячками. Хосе, как и я, напрягался, но в первом случае это была скорая помощь, а второй раз — какие-то дорожные спасатели. Постепенно я начал клевать носом. Инна давно уже посапывала на разложенном для нее сиденье, закутавшись в верблюжье одеяло со свежим ценником на веревочке.

Проснулся глубокой ночью, снаружи висела плотная жаркая чернота. Водитель укладывался в спальник. Хосе, сменивший его за рулем, высунулся наружу и поливал голову минералкой из пластиковой бутыли. Пенчо улыбнулся мне и показал знаками: мол, отдыхай дальше. Он-то когда спит, дровосек железный? Я вытянул ноги в проход и, проваливаясь уже в сон, краешком сознания уловил блеск дорожного указателя. Пронеслись по деревушке: шесть домов, церковь, фонтан, опять указатель. На французском языке…

Следующей ночью пересекли границу Испании. За день Пенчо отважился на четыре коротких привала. Дважды заправлялись, и на заправках нас отпускали в душ. Но не более того. Телефонная кабина оставалась для меня недосягаемой. Если Пеликанчик захочет меня найти, ему понадобится максимум чутья.

Шофер вел машину очень аккуратно, нигде не превышал, а порой ехал даже слишком медленно, раз двадцать переспрашивал дорогу, крутил перед носом карту. Встречные французские крестьяне на его помесь испанского с английским широко улыбались, отвечали преимущественно на языке д'Артаньяна. Таким макаром мы неоднократно блуждали, сворачивали в тупики, но двигаться по автобану Пенчо не позволил.

Океан. Грозная, соленая, невидимая во мраке громада фыркала сейчас у наших ног. Там, где жидкий винил смешивался с вязкой полосой тумана, перемигивались огоньки стоящих на рейде судов. Попав на берег, Инна по-ребячески оживилась, спустилась потрогать воду, отскакивала с визгом от набегавшей пены. Попыталась подговорить меня насчет костра, но неотлучный Хосе разгадал ее намерения и запретил. В километре уютно светился маленький прибрежный городишко, и там непременно существовал отель, но Пенчо приказал оставаться тут, а сам уехал до ближайшей бензоколонки за продуктами.

Если правда то, что он не спал и предыдущую ночь, его следовало считать существом мистическим или киборгом с вечным заводом. Я умею долго не спать, но подобные самоистязания без острой необходимости заканчиваются плачевно: можно вырубиться совсем не там, где надо. За полтора суток, несмотря на неудобства, дед совершил ради Инны немало подвигов. Гораздо больше внимания, чем полагалось бы для рядового заложника. Он раздобыл лекарство и специальные шприцы, спальный мешок, крем от загара, безумно дорогую цифровую фотокамеру, небольшой кухонный комбайн, груду косметики, зонтик… Потом индейцы посовещались и приняли решение посылать за покупками меня, как личность менее заметную и менее ценную. Через три часа после того, как мы начали кружение по горным серпантинам, старик повеселел и, пожалуй, подобрел. Пока Инка уминала груду тигровых креветок, я был удостоен чести побеседовать с ним.

Мы обсудили разницу между испанским и португальским языками, затем разницу между произношением в Мексике и Южной Америке. Пенчо при этом проявил занятную осведомленность, спросил, понимаю ли я украинцев. Несколько невинных вопросов коснулись нашей «прошлой семейной» жизни. Я рапортовал почти без ошибок, небрежно путался в незначащих мелочах. Останавливались на подступах к городкам, сворачивали с трассы. Инна с Пенчо и Хосе отсиживались в кустах, а мы вдвоем с шофером ехали в магазин. Выходили также вдвоем, статус мужа от слежки не избавлял, но кое-что я приобрел и для себя в тех же аптеках, в цветочных лавках. Вроде бы отступления от списка никого не насторожили. Покупали всё, что наша боярыня просила. Попросила она много, но Пенчо ни разу не возмутился. Грелка, шампуни, фен, одеяло, два свитера, две пары кроссовок, даже эпилятор… Пенчо сунул мне в руку банковскую запечатанную пачку по пятьдесят евро, но когда я, старательно собрав везде чеки, попытался отчитаться по затратам, отмахнулся.