Замысел - [10]

И вот уходит -- в ботах;

А три ее звезды

Глядят светло и дико

На древние цветы

По кличке "волчье лыко"...

И вдруг -- надежда:

мир

Не даст пропасть пропащим -

Ни глупым, ни гулящим,

Ни нагулявшим жир...

-- По рощам и по чащам

Шагая вдаль, -- обрящем!

***

И далеко -- от вехи и до вехи -

Рыбачьих шхун маячат паруса...

А. Блок "В северном море"

Руки за спину -- и по траве

В направленье далекой платформы...

Если стали слова непокорны,

То причина -- одна, а не две!

Неухоженны и нечисты,

Поросли сорняками тетради.

Но ни время, ни место, ни ты

Не замешаны в этой растрате.

Я сама виновата, сама,

Что душа точно сад в паутине...

Горе-горюшко -- не от ума,

А, вернее всего, от гордыни.

...О какое приволье, какой,

Цвета вереска, ветер с залива!

Я заплачу навзрыд, некрасиво,

Заслоняясь от ветра рукой.

Дело к вечеру. Слиток огня

Уменьшается в холоде лужиц

И все ниже над лесом блестит...

...Мой ровесник, но лучше меня,

Тут когда-то бродил петербуржец.

О надежда последняя -- стыд!

ОСЕНЬ

Похудела роща, поредела,

Проводив последнего скворца...

О предощущение конца,

Но без ощущения предела!

***

Увидеть отдельно и вкупе

Соседей по жизни живой...

Я не помышляю о лупе -

Мне зрения хватит с лихвой.

Огромные слезы ребенка,

Усилия женской руки

И в очереди у бочонка

Толпящиеся мужики.

Холодное выдалось лето:

Угрюма небесная ртуть.

Но -

хватит и жара, и света:

Увидеть, рвануться, прильнуть.

***

Причудлив и коряв

Язык его точеный.

Он, недоукоряв,

Ушел, ожесточенный, -

Оставив тяжкий том

Не просто сочинений,

А памяти о том,

Как неуживчив гений.

Не глина, а кремень.

Отдельно, а не в свите.

-- О вы,

на черный день,

Пожалуйста, прочтите!

***

Я дождю отпускаю грехи! -

Нынче осень увидит спросонок,

Как растет из древесной трухи

Рыжевато-жемчужный опенок.

И сама я,

окно отворив,

Обнаружу сквозь утренний сумрак:

Этот бор, этот мир -- некрасив

И прекрасен, как детский рисунок.

А раз так,

то -- долой суету,

Прочь уныние, жалобы в шею!

...Я жива:

я старею, расту

И от горькой любви хорошею.

***

Ты, рожденная весной

В мире солнечном и щедром,

Чем кичилалсь?

-- Кривизной,

Одиночеством, ущербом.

-- А любила ли простор?

-- Нет. Не понятая веком,

Все искала дивный сор

По углам да по сусекам.

...Этот юношеский звон

Я поглубже замурую,

Возлюбив ночной вагон

И судьбу свою вторую,

Где, уже не молода, -

Потому и страх неведом, -

В неродные невода

Я лечу назло запретам!..

Но не будем никогда

Разговаривать об этом.

***

О город-боль, о город-зазывала,

Мятежник и монах, и грамотей...

Жизнь ленточку узлом на ветке завязала,

Боготворя детей![2]

Я думала (при этом абрис храма

Неукротимо устремлялся ввысь -

Весь драма, лучезарная упрямо),

Я думала,

что сказки

пресеклись.

Но город-боль, но город-зазывала

Настаивал на сказочных плодах

Такую быль, что я уже с вокзала

Светясь летела, а не шла впотьмах

По улицам стремительно-горбатым,

Испытывая праздничный озноб, -

Аж люди оборачивались рядом...

Но -- поворот, и лестница, и стоп!

...Я видела с высокого балкона

Курящийся лоскутный окоем -

И говорю вполне определенно,

Что так не волновалась ни о ком,

Как о Тбилиси... Разгонюсь на спуске,

Чтобы смелее одолеть подъем!

-- Прости меня, что говорю по-русски

(Там -- родина, и кладбище, и дом),

Но над твоей немыслимой изнанкой

Я обмираю, мужеству дивясь...

Захочешь, назови хоть чужестранкой.

Но не любовь ли -- родственная связь?

***

Дрозд поутру ликовал

Неподалеку от дома...

Счастье мое ли ковал,

Горе мое ли ковал, -

Схлынула дрема.

Счастье мое далеко,

Горе мое далеко -

Только раскинуты сети...

О, как он пел "Сулико", -

Дрозд на рассвете!

***

Воистину -- неистовый зачин.

Кузнечики в траве возликовали,

И среди наших огненных рябин

Затрепетали персик и ткемали!

Теперь цветут на берегу реки,

Где их не знали даже понаслышке...

А я теряю шпильки, и платки,

И адреса, и варежки, и книжки.

Я знать не знала, что надежда -- труд.

Я влажной тряпкой протираю дали...

А люди

нас уже

не разведут,

Когда сплелись рябина и ткемали!

***

Ну, до свиданья, родной полумрак!

Прыгну с привычного воза.

...Город был полон бродячих собак,

Благоухала мимоза.

Мартовский зной накалялся и рос -

Вверх уползала кривая.

Мелко и розово цвел абрикос,

Душу мою надрывая.

...Ветер подул и мгновенно утих -

Дрогнули смуглые лица...

Что я хотела от буден чужих -

Вжиться? Взорвать? Притулиться?

Нет! И влюбясь, на желанный рельеф

Не посягаю нимало...

Ни победительниц, ни королев

В нашем роду не бывало.

Только глядеть, и внимать, и не спать,

Изредка вздрагивать:

где я? -

И занимать лишь блаженную пядь,

Где я стою цепенея.

***

Душа мужает, раздвигая ширь,

Когда друг друга несмертельно раним...

Стоит разлука. На рассвете раннем

Я вижу сон огромный, как Сибирь.

Не так ли чует запахи слепой?

Из области далекой и давнишней

То тиною, то звездами, то вишней

Так сладко пахнет, что хоть волком вой!

Безудержная в ревности своей,

Я слабовольна и нетерпелива...

А жизнь благоуханней, чем крапива,

И жжет сильней, и старится скорей.

Во сне, во сне гляжу издалека,

Как человек, которому за сорок,

Желая заглушить тоску и морок,

Ладонью грубой ловит светляка.

Он тоже видит спозаранку сон,