Замусоренные - [23]

— От-ткуда в-вы знаете?!

— Неважно. Мне хочется проверить твои бойцовские качества, короче, слушай. Если сумеешь сделать[24] меня — останешься жив, если нет — закопаю живьем. Во время боя обещаю не применять оружия. Согласен?

Петров простонал нечто утвердительное.

— Прекрасно. — Владислав развязал веревки и отошел в сторону. — Приступим!

Но сержант вместо того, чтобы проявить «профессионализм», развернувшись на сто восемьдесят градусов, бросился бежать. Пуля догнала его возле самых деревьев и, перебив позвоночник, швырнула лицом вниз. Окунь укоризненно покачал головой, схватил «стража порядка» за ноги и поволок обратно к «братской» могиле.

— Дерьмо ты собачье! — последнее, что услышал умирающий сержант в земной жизни. Душа его отлетела прямиком в ад.

— Ура-а!!! — восторженно взревели черти. — Дождались-таки!!! Ну иди сюда, дорогуша!!!

«Оказавшись в преисподней, атеист Петров наконец поверил в бессмертие души, однако вечная загробная жизнь не сулила ему ничего хорошего…»

* * *

Окунь засыпал яму землей, тщательно утрамбовал, присыпал сверху снегом, сухими ветками, подобрал гильзы и направился к оставленной неподалеку машине.

«Шакалы поганые! — думал он об убитых. — Куражатся над беззащитными людьми, а умереть достойно не умеют. Подобных паскуд и пришить не грех…»

Глава 15

Жадность фраера погубит.

Современная пословица

Известно, что халява иной раз не доводит до добра. Известно также, что менты шибко охочи до всякой халявы.

Газета «Криминальная хроника», 1996 г., № 12, с. 7

Несмотря на гибель подполковника Кудиярова, оперативники по приказу начальника отделения Неелова, получавшего львиную долю от ментовско-васильковского криминального бизнеса, продолжали усердно охранять дом Николая Васильева. Однако самого полковника подстерегала беда, причем даже не со стороны фроловской братвы.

Как мы помним, Неелов догадался, что автокатастрофу Кудиярову ловко подстроили, и заподозрил в этом своего заместителя подполковника Зябликова, давно лелеявшего мечту «подсидеть» шефа.

Над головой Зябликова начали сгущаться тучи. Неелов поспешно собирал на заместителя компромат и усердно строил всяческие пакости. Зябликов сразу учуял неладное, начал принимать контрмеры, но силы были явно неравны. Внешне обе противоборствующие стороны ничем не проявляли взаимной ненависти, при встречах широко улыбались друг другу и разговаривали с повышенной любезностью. Лишь иногда в улыбках полковника Неелова проскальзывало едва заметное ехидство, так как количество компромата на заместителя росло как снежный ком. Зябликов впал в уныние. Лучшее, что ему светило, — пенсия, но могло получиться и хуже.

В понедельник семнадцатого марта тысяча девятьсот девяносто седьмого года подполковник Зябликов вернулся домой в отвратительном настроении. Он чувствовал — со дня на день грянет гром. Неелов пустит в ход накопленный компромат и тогда…

Жена накрыла на стол. Есть Зябликову не хотелось. Угнетаемый мрачными думами, подполковник вяло ковырялся в тарелке.

— Пап, ты чего такой смурной? — спросил зашедший на кухню сын, студент последнего курса медицинского института.

— Отвяжись! — осадил отпрыска Зябликов.

— Может, ты заболел? — не смутившись грубостью отца, продолжал сын.

— Дурак! — взорвался замначальника Н-ского отделения. — Лекарь хренов! И читаешь всякую муть. — Обозленный Зябликов вырвал из рук потомка пухлую книжицу форматом 12 на 15 сантиметров. — «Острые отравления», — саркастически усмехаясь, прочел он вслух заголовок, — авторы Лужников и Костомарова, придурки в белых халатах, мудо…

Внезапно Зябликову пришла в голову некая смутная идея, и подполковник подавился руганью.

— Извини, сынок, — примирительно сказал он, — нервы расшатались! Пойду прилягу да полистаю твой учебник.[25]

— Зачем? — удивился сын.

— Сотрудник милиции обязан быть высокоэрудированной личностью. Поэтому я интересуюсь многими вещами, в том числе медициной, — беспардонно соврал Зябликов.

В своей комнате он, не выпуская из рук книги, расположился в кресле под торшером. Прежде расплывчатая идея приобрела теперь конкретную форму и выражалась в трех словах: «Притравить сукиного сына». Подполковник принялся перелистывать страницы в надежде отыскать эффективное средство, способное вызвать якобы естественную смерть. Вскоре, однако, к своему величайшему огорчению, Зябликов понял, что современная медицина зашла слишком далеко и даже яды, которые не в состоянии были распознать средневековые врачи, теперь успешно выявляются в организме отравленного при проведении судебно-медицинской экспертизы.

Он почти отчаялся, когда случайно набрел на главу «О нарушениях сердечной деятельности». Зябликов несколько минут недоуменно размышлял, что именно привлекло здесь его внимание, и вдруг вспомнил о болезни начальника, называвшейся, кажется, «мерцательная аритмия». Погрузившись с головой в чтение, подполковник узнал следующее: непосредственно жизни «мерцательная аритмия» не угрожала, но число сердечных сокращений в минуту превышало норму и нарушало кровообращение. Болезнь с трудом поддавалась лечению, особенно в пожилом возрасте, а полковнику Неелову послезавтра должно было исполниться пятьдесят четыре года. Дабы улучшить кровообращение пациента, врачи прописывали ему так называемые «сердечные гликозиты», среди которых наибольшей популярностью пользовался дигоксин. (Тут обладавший цепкой, профессиональной памятью Зябликов вспомнил упаковку дигоксина, замеченную им сегодня на столе начальника отделения.) Изучив побочные эффекты препарата, подполковник расцвел как майская роза. Врачи разрешали принимать больному за день не более двух таблеток по 0,25 миллиграммa каждая. Большее же количество зачастую приводило к крайне опасным последствиям. В результате передозировки могло остановиться сердце или начаться «фибрилляция» (беспорядочное трепетание сердечных желудочков). Сердце переставало качать кровь, прекращалось кровообращение, а давление падало до нуля.