Заморский рубеж - [54]

Но при всем при этом он не упускал случая постоять на капитанском мостике, возле штурвала и компаса, куда его допускали по личному разрешению благоволившего к нему адмирала. Он забрасывал вахтенных офицеров вопросами по судовождению и тактике морского боя. Гордые представители высшей – военно-морской – касты служивого английского дворянства сперва смотрели на него свысока и неохотно цедили сквозь зубы подчеркнуто краткие ответы. Но вскоре, убедившись, что странный капрал неплохо разбирается как в навигации, так и в парусном деле, знает и компас, и астрономию с географией, а задаваемые им вопросы неожиданно профессиональны и интересны, стали общаться с ним почти как с равным. Выражение «все мы в одной лодке» приобретает особый смысл на боевом корабле, идущем в океан. Чужих здесь нет и быть не может. Таким образом, Михась узнал (или разведал – кому как больше нравится) много нового и полезного.

Единственное, что вызвало у него недоумение, так это тактика морских сражений, о которой поведали ему офицеры. Морской бой происходил весьма незамысловато: суда выстраивались в одну линию, то бишь в кильватерную колонну, сходились на параллельных курсах, и дальше начиналась битва каждый против каждого, весьма напоминавшая рыцарский турнир. Обменявшись залпами, корабли сближались для абордажа, ходе которого и выявлялся победитель. Все маневры, предшествующие сближению кильватерных колонн, сводились лишь к одному: каждая колонна стремилась занять наветренное положение. На наивный вопрос капрала, а что делать, если численность кораблей противника больше, чем своих, он получил уверенный и твердый ответ: «Уклоняться от боя». Михась, привыкший, что на суше все решает маневр, а не численное превосходство, остался весьма разочарован ответом и решил, что, если бы у Руси был военно-морской флот и ему, Михасю, довелось бы на нем служить, он наверняка изобрел бы что-нибудь более хитроумное. Конечно, он не знал и не мог знать, что подобная незамысловатая тактика боя военных флотов останется высшей догмой для всех стран еще в течение почти двух веков, и только русский царь, Петр Алексеевич, впоследствии государь-император Петр Великий, введет маневр в действия боевых флотов. Впрочем, флотоводческие новации Петра Великого коснутся лишь галерного флота, действующего в прибрежных акваториях, а новый строй и новую тактику сражения линейных парусных кораблей, поразившую как в переносном, так и в прямом смысле всех современных ему флотоводцев, изобретет русский адмирал Ушаков.

И все же наступил и такой день, вернее, вечер, когда Михась, насытившись по самую ватерлинию как абордажными тренировками, так и учеными беседами с офицерами о румбах, курсах и галсах, позволил себе немного отдохнуть. Он просто стоял в гордом одиночестве на баке,

опершись на планширь высокого фальшборта, и первый раз за все плавание любовался открывшейся его взору величественной картиной океана. По темно-синим, почти черным невысоким волнам пробегали оранжевые отблески заката. Кругом, куда ни кинь взгляд, были только эта темно-синяя пустыня и лазоревое безоблачное небо. Корабли эскадры, следовавшие за флагманом, казались столь крохотными и утлыми на фоне безбрежной стихии, что невольно щемило сердце и захватывало дух.

Михась, казалось, целиком был поглощен созерцанием океана, но когда у него за спиной возник странный, едва слышный шорох, дружинник обернулся на этот звук с похвальной быстротой и проворством. И тут же замер, встретившись взглядом с лучистыми глазами Джоаны.

Испуганная его резким движением, девушка тихонько ойкнула и остановилась, невольно прижав руки к груди. Шорох ее платья по доскам палубы, на который и обернулся Михась, стих.

– Джоана, простите, я не хотел вас напугать, – сконфуженно произнес Михась.

Он, бегая и прыгая день-деньской по палубам, рангоуту и такелажу с саблей в руках, кинжалом в зубах и пистолью за поясом, иногда замечал краем глаза Джоану, обычно окруженную несколькими офицерами, но в то же мгновение забывал о ней. Но сейчас, встретившись с Джоаной один на один, Михась ощутил прилив странной незнакомой радости. Ему, только что любовавшемуся одной из самых захватывающих картин природы, было приятно смотреть на девушку, видеть ее белокурые, слегка рыжеватые волосы, маленькую прядь, выбившуюся из гладкой прически возле самого ушка, ее глаза, почти такие же синие, как океанские волны, тонкие изящные руки, всю ее легкую стройную фигурку, затянутую в бледно-зеленый шелк изящного платья.

Джоана улыбнулась ему доброй и светлой улыбкой:

– Нет-нет, это вы простите меня, господин гвардеец. По-видимому, я отвлекла вас от важных размышлений, нарушила ваше уединение, поэтому мне следует сейчас же уйти…

– Что вы, Джоана, мне чрезвычайно приятно видеть вас.

Михась хотел было еще добавить, что они могли бы вместе стоять здесь и наслаждаться великолепным зрелищем океана, но почему-то смешался и замолчал.

Джоана, по-видимому, почувствовав то, что он не решился произнести вслух, пришла ему на помощь. Она подошла к борту, оперлась обеими руками на планширь и застыла, устремив взор к горизонту. Михась стоял у нее за спиной, не решаясь приблизиться, встать рядом, хотя всей душой стремился оказаться сейчас возле нее, прикоснуться плечом, взять ее руку в свою.