Заморок - [16]

Я подумала, что если кто не хочет, так мне и не надо.

Я обсмотрелась. Я ж пришла взять посуду, а не я не знаю что.

Получилось, что в комнате три стакана один в одном поставились на полу. Стаканы были грязные, аж завелась там всякая гадость. Были три тарелки, одна в одной на полу тоже.

Конечно, я ничего Якова не упрекнула.

Я — раз! — и взя́ла голой рукой и стаканы, и тарелки, сложила в ведре и запела Якову в самое лицо песню:

— Я утро встречаю рассветом…

По правде, Яков не перестал с своей веревкой.

Я спела слова тихо-тихо. Никто ж другой не виноват, что есть такие люди, как Яков, — без воспитания. Я ж никому другому ни за что не помешаю на работе.

Дальше получилась комната «Библиотека. Посунько Надежда Сергеевна».

Посунько Надежда Сергеевна в библиотеке находилась одна.

Надежда Сергеевна так и сказала на мое приветствие и представление:

— Очень приятно. Заходите. Я одна, как раз провожу инвентаризацию.

Потом Надежда Сергеевна повела руки по сто́ронам:

— Я книги считаю, чтоб все было на своем месте.

Надежда Сергеевна себе решила, что я не знаю такое слово. Надежда Сергеевна увидела перед собой работницу с ведром — и подумала такое.

А я много слов знаю. И слово «инвентаризация» мне хорошо-хорошо знакомое. Я на лозовой была в профкоме, меня включили делать учет, мы там подписывались, что «инвентаризацию проводили такие-то и такие-то».

Мне уже давно много думалось и про слова тоже. Слова ж маленькие против человека.

Допустим, человеку надо сказать слово. А слово уже — раз! — с головы скок-поскок на язык. И человек говорит уже вроде от себя. А это ж слово сказалось само по себе.

Надо понимать.

По правде, я всегда не умею задерживать слова.

Допустим, есть слово называется «карандаш». Этот карандаш был дурной и не лез мне до головы. Так я вроде взяла забор, выломала с забора доску, а в дырку взяла — раз! — и поставила карандаш. Сначала карандаш прятался в заборе, и я карандаш то видела, а то уже не видела. Так я вроде покрасила карандаш в белое. Получилось хорошо, и карандаш уже от меня всегда не бегал.

Допустим, есть слово называется «знамя». Конечно, это ж красное знамя. Так я вроде взяла знамя — раз! — и поставила до стенки. Получилось красное на белом, и стало у меня хорошо.

Есть слова непонятные и непонятные. Хоть и слово называется «инвентаризация». Так я непонятность вроде беру и — раз! — ставлю до фонаря.

Да.

И книжки я читаю тоже. Меня в школе Клара Семеновна отметила как активного читателя по программе чтения. Тем более что слова в наявности не в одной книжке. Слова ж можно узнавать всюду. Даже и от людей. И от радио можно узнавать тоже. Оно ж целый день говорит — с утра до вечера. Получается, что там слова и слова. Конечно, радио и музыку играет тоже. И в постановках — там же ж такое же самое.

Мой нехороший недочет, что у меня в голове получается слов больше, чем выходит на язык.

Я думаю всякими-всякими словами. А когда рассказываю, так слов находится у меня меньше и меньше.

Я сильно думала и решила, что такое правильно. Человеку всегда нельзя высказывать в голос все-все слова, которые человек знает у себя в голове. Это ж человек знает, а люди нет, не знают. Надо рассказывать в голос слова, которые есть и у других тоже. А то человек перепутается и за собой других перепутает. Получится нечестность.

Надо понимать.

Надежда Сергеевна спросила, может, я хочу записаться в библиотеку.

Я сказала, что хочу.

Когда Надежда Сергеевна меня записывала, так села возле стола и наклонилась. Оно ж, когда люди пишут, всегда наклоняются. В эту самую секундочку тоже.

У Надежды Сергеевны на блузке был на шее вырез. Вырез получился, что показывал все-все сам по себе. А Надежда Сергеевна ж еще и наклонилась. Мне такое кинулось в глаза, потому что я за скромность на работе. А тут проявилась нескромность, хоть можно было закрыть косынкой. Конечно, мне подумалось, что газовой, какая про верность.

По возрасту Надежда Сергеевна была, может, лет тридцать. Волос у Надежды Сергеевны был на цвет серый, короткий, по самый низ шеи, редкий, еще и завитый на папилетки. Допустим, когда короткое завивать, тем более самой по себе и на папилетки, всегда ровно не будет.

А я видела, как хорошо завивают на бигуди. У нас на лозовой работала одна женщина. У женщины муж работал как дамский мастер в паркмахерской, которая на Валу. Так — угол Фрунзе, а так — дорога. Муж там работал и зарабатывал. Женщина рассказывала, что мужу и в руку давали.

Да.

Женщина на себе пояснила про разницу.

Женщине муж сделал перманент на бигудях, так женщина для разницы позва́ла Свету с проходной. А Света не знала, зачем позвали, и Света пришла. Конечно, потом Света обиделась. Я б не обиделась, а сказала спасибо. Я за учебу всегда говорю спасибо.

Да.

А Света сама по себе накручивалась на папилетки.

Глаза у Надежды Сергеевны серые тоже.

Лично мне не нравится, когда серое и серое. Тем более волос и глаза у женщины. У мужчины похожее не такое главное, а мне не нравится тоже. Вроде цвет одинаковый и будет получаться красиво. А не получается. Я думала про почему такое. Я еще это не узнала.

Губы у Надежды Сергеевны накрашенные помадой, не краснючей, а красной. Это тоже разница. Потому что когда помада краснючая, так часто характер у женщины плохой. Женщина, может, хотела б свою злость и все-все запрятать, а помада возьмет — раз! — и расскажет правду. Ты ж, женщина, сама по себе выбирала, так не жалуйся.