Тем временем в дверь тихонько постучали. Вряд ли упырь раскаялся в своем нехорошем поведении и пришел просить прощения. Мы растерянно переглянулись.
— Кто там? — Спросила я, не придумав ничего умнее.
— Я, деточки, я! Отворите не минуточку! — Отозвался снаружи дребезжащий старушечий фальцет.
— Может, соседка? — С надеждой прошептал супруг.
Я на всякий случай накинула цепочку и с молчаливого согласия мужа приоткрыла дверь. На пороге стояла сухонькая крючконосая бабка с корзиной красно-зеленых яблок на локотке.
— Здравствуй, доченька! — Прошамкала бабка, расплываясь в однозубой улыбке. Огляделась по сторонам, поманила меня узловатым пальцем и таинственно прошептала: — Яблочками молодильными не интересуешься?
— Что? — Не поняла я.
— Молодильными! — Повторила бабка чуть погромче. — Для всяческого и полного омоложения употребляемые. Перспективный сорт кудыкинской селекции, из Лысогорского питомника.
— Не интересуюсь! — Отрезала я, пытаясь закрыть дверь, но бабка проворно подставила лапоток.
— Да ты погодь, погодь, сахарная! Тебе они, сама вижу, пока ни к чему, ты и так девица красоты неписаной, брови червленые, щечки румяные, кровь с молоком… (бабка подозрительно прищелкнула единственным зубом)…, а вот мужу твоему ого-го как сгодятся! Яблочко на ночь скушает — и заскачет, как молоденький…
— Спасибо, я и так не жалуюсь… — Ляпнула я первое, что пришло в голову.
Муж, который терпеть не мог яблоки и справедливо считал, что он и без них «ого-го!» и молоденький, не выдержал.
— А ну, пошла вон отсюда, Виагра доморощенная! — Прорычал он. — Нам твоего Гербалайфа даром не надо! Сама жуй на ночь свой пестицид вегетативный, а то уж больно вид у тебя непрезентабельный!
И захлопнул дверь.
В нее тут же позвонили. Я машинально глянула под потолок, где сиротливо изгибались обрывки проводов от срезанного звонка.
Муж перехватил молоток поудобнее и щелкнул замком.
На пороге стояли… черти. Человек, тьфу, нечистей, штук десять, все разного роста и комплекции, мохнатые, рогатые, длиннохвостые, и у каждого через плечо — большая клетчатая сумка на двух лямках. Пока мы ошарашено переводили взгляд с одной хитрющей морды на другую, вперед выступил самый нахальный с виду, меченый длинным застарелым шрамом поперек щеки, и вежливо спросил:
— Не будете ли вы так любезны ненадолго пустить нас в свой мир?
— Зачем? — Оторопели мы.
Черти захихикали, переглядываясь и подталкивая друг друга острыми локотками.
— На закупки. — Пояснил меченый. — У нас в преисподней слух прошел, что вы, ребята, частные врата наладили, ну, мы и решили подхалтурить.
— Подхалтурить?!
— Видите ли. — Несколько смущаясь, принялся объяснять меченый. — Вы не представляете, какая у нас там волокита с отпускными визами. Пока 666 инстанций не отбегаешь, нужных справок не соберешь, каждую у Самого не подпишешь, на землю не пускают. За душами — всегда пожалуйста, срочные командировки по десять раз на дню, только и успеваем — туда-сюда мотаться, а мы ведь не двужильные, нам тоже отпуск полагается — ну, там, в музей сходить, балет послушать, по магазинам пробежаться, селедочки там закупить, конфет, сахара, пивка…
— Вон!!! — Взревел муж. — Наглость какая — из России к нам за маслом едут, с Украины — за нижним бельем, из Польши за колбасой, теперь еще черти повадятся наше пиво за границу вывозить! Челноки чертовы! А потом в магазинах шаром покати!!!
Дверь хлопнула, едва не прищемив меченому пушистое рыльце.
— Хам. — Очень культурно сказали за дверью, и в дыру глазка полезла скрученная трубочкой банкнота. Банкноту муж, изловчившись, выхватил, а в дыру мстительно ткнул отверткой. По ту сторону взвыли басом, а банкнота тут же обернулась сухим дубовым листом, на котором при взгляде на свет отчетливо просматривались водяные знаки.
— Черт знает что! — К месту сказал муж, потирая затылок.
— Берись за дело! — Строго напомнила я, открывая дверь.
За дверью, на бело-желтом одуванчиковом лугу крепко спало трехголовое чудо-юдо. Каждый его выдох поднимал в воздух три легких облачка опушенных семян. Вокруг чуда-юда с победными криками мельтешил низкорослый богатырь в длинной кольчуге с шеломом, поочередно пытаясь отделить мечом от спящей туши три бугристые головы, или, на худой конец, хвост. Меч отскакивал, как резиновая дубинка от бревна. Чудо-юдо не обращало на богатыря ни малейшего внимания. Невдалеке текла река, судя по всему, Смородина, а под Калиновым мостом переминались с ноги на ногу два других богатыря, повыше и поплечистее, ожидая, когда же наконец их не шибко умному брату, Ивану, надоест совершать подвиги, и можно будет вернуться домой и выпить по бочонку пива.
Муж нашел клещи и подступил к замку, щелкая ими, как средневековый стоматолог. Шесть гвоздей, пробивших дверь насквозь (три в наружной стороны, три с внутренней), особых хлопот не доставили — муж прошелся молотком по торчащим остриям, подцепил приподнявшиеся шляпки клещами и выдернул.
От грохота молотка чудовище проснулось, зевнуло во все три горла, показав ленты зубов, идущих до самого желудка и, так и не заметив вконец уморившегося Ивана, поползло к нам на коротких кривых лапах.
