Замок Рэкрент - [12]

Да и одета она была не по-людски, такого я в жизни своей, ни раньше, ни позже, не видывал, — я прямо глаз от нее отвести не мог и шел за ней по пятам неотступно. Но когда она входила в низкую заднюю дверь, перья, торчавшие у нее на шляпе, сломались, а когда оказалась на кухне, то вынула из кармана свой нюхательный флакончик и говорит:

—Мне дурно от этой жары. Здесь ужасно, ужасно...

—Дорогая, надо всего три шага пройти через кухню, а воздух здесь прекрасный, если б только вы подняли вуаль, — сказал сэр Конди, и с этими словами откинул ей вуаль, так что я смог наконец ее разглядеть. По виду нельзя было сказать, что ей так уж дурно, цвет лица у нее был прекрасный, как я тогда подумал; правда, ее горничная мне потом сказала, что это все румяна; но даже с таки^! цветом лица куда ей было равняться по красоте с бедняжкой Джуди, только что монета выпала не ее стороной; впрочем, может, мне все это показалось из-за моего пристрастия к Джуди, чье место, можно сказать, она заняла.

Надо, однако, отдать ей справедливость, хозяйство она вела очень вольно, и мы это сразу поняли, как только узнали ее получше; чего-чего, а скупости в ней совсем не было; во всем доверялась она экономке, а собственная ее горничная, миссис Джейн[46], что ездила с ней в Шотландию, весьма похвально отзывалась о ее щедрости. Она редко когда надевала одну и ту же вещь дважды и вечно все перекраивала и раздавала, не приучившись, видно, в доме своего отца думать о том, сколько что стоит. Она-то, верно, и в замке Рэкрент думала так же продолжать, но только когда я навел справки, то узнал, что отец ее был так сердит за побег — это после того-то, как он ее запер и запретил о сэре Конди и думать! — что не собирался ей давать ни фартинга; но, на ее счастье, у нее было несколько тысяч собственных, полученных по завещанию от доброй бабушки, и для начала они пришлись очень кстати.

Мой господин и миледи начали жить на широкую ногу — завели себе отличную карету и коляску, лошадей и ливреи и с шумом и блеском разъезжали по всему графству, отдавая первые визиты после свадьбы. Сразу же прошел слух, что отец ее взял на себя уплату всех долгов моего господина, и, конечно, все торговцы продлили ему кредит, и все пошло, как по маслу; а я от души восхищался своей госпожой и ее повадкой и горд был видеть замок Рэкрент во всей его прежней славе. Миледи имела вкус к строительству и свое понятие о мебели и убранстве; она все перевернула вверх дном, а из «казармы» сделала, как она говорила, театр, и вообще вела себя так, словно денег у нее край непочатый. Она, полагаю, знала, что делает, тем более, что сэр Конди помалкивал, предоставляя ей поступать по своему усмотрению. Он одного только хотел, благослови его, господи! — жить в мире и покое и выпивать на сон грядущий графинчик крепкого пунша, сущая малость, видит бог, для любого джентльмена, но только миледи не выносила запаха крепкого пунша.

—Дорогая, — говорит он, — вам же он нравился прежде, до того как мы поженились. Почему же он не нравится вам сейчас?

—Дорогой, —отвечала она, — я его никогда не нюхала, иначе, уверяю вас, я ни за что бы не заставила себя выйти за вас замуж.

—Дорогая, мне очень жаль, что вы его не нюхали, но теперь уж ничего не поделаешь, — отвечал мой господин, сохраняя полную невозмутимость, и спокойно и тихо наливает себе еще стакан и выпивает за ее здоровье.

Все это мне рассказал лакей, он незаметно входил и выходил из комнаты с кувшином, кипятком, сахаром и всем прочим, в чем он предвидел нужду. Когда господин мой проглотил последний стакан пунша, миледи залилась слезами, называя его жалким, низким, неблагодарным невежей, и закатила истерику, — так, кажется, миссис Джейн это называла; мой господин очень испугался, потому как раньше он ничего такого не видывал; тотчас же пал перед ней на колени, приказал, по сердечной своей доброте, убрать пунш из комнаты, велел распахнуть все окна и осыпал себя проклятиями. Тут миледи пришла в себя и, увидев его на коленях, велела ему подняться и не затруднять себя больше ложными клятвами, ибо она твердо знает, что он ее не любит и никогда не любил. Все это узнали мы от миссис Джейн, которая одна при всем том присутствовала.

—Дорогая, —отвечает мой господин, думая, конечно, как нетрудно себе представить, о Джуди, — тот, кто вам об этом рассказал, — лгун и наветчик, и я сей же час велю его выгнать из дому, если только вы скажете, кто он.

—О чем мне рассказал?—спрашивает миледи, подпрыгнув в кресле.

—Ни о чем, ни о чем, — отвечает мой господин, увидев, что проговорился, и что миледи ничего определенного в уме не имела, — только то, что вы сами сию минуту сказали, будто я не люблю вас, Белла. Кто вам это сказал?

—Собственное мое разумение, — говорит она. Закрыла лицо платком, откинулась к миссис Джейн, и так зарыдала, будто сердце ее сейчас разорвется.

—Ну, знаете, Белла, — сказал мой бедный господин, — вы очень странно себя ведете. Если никто ничего вам не рассказывал, о чем вы так убиваетесь? И зачем делаете посмешище из себя и меня?

—Ах, замолчите, замолчите, вы каждым своим словом меня убиваете,— вскричала миледи и продолжала, рыдая, как говорит миссис Джейн, словно безумная: — Ах, сэр Конди, сэр Конди! А я-то надеялась найти в вас...