Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса - [29]

— Понятно, что не черти и не вампиры. И, конечно, про печатный станок — выдумки. Но что же все-таки там? Для чего понадобилось это сооружение? Можно подумать, что хозяин замка любитель эпатировать серую публику, верящую во всякую чертовщину, чтобы скрытая тайна и привлекала, и вместе с тем отпугивала назойливых любопытных. Но что-то слишком умозрительно получается.

— Мне кажется, не это должно нас сейчас волновать, — гнула свою линию Агаша.

— Да-да, конечно. В первую очередь — убитая девочка, как две капли воды похожая на Олечку. Теперь нам известно, что последняя жена хозяина замка родила только одну девочку — Олечку. Роды были преждевременные, для матери кончились летальным исходом. Я уже себе пометила — надо найти роддом или ту больницу, где Алена Хванская рожала.

— Вот это уже разговор по существу. И, думается, Галюша, дорожка ведет в Козельск, где было последнее пристанище отца Олега Хванского — Родиона. Это совсем недалеко отсюда. У меня, (дай бог памяти) есть… наверное, еще жива бывшая коллега — работница детдома. Зовут женщину Раиса Прохоровна. Ее адрес у меня сохранился. Попробуешь через нее что-то узнать. А сейчас собирайся, коль задумала, в замок. Но, повторяю, будь осторожна. Осмотрись, поговори с Олей, но ни словом не обмолвись о ее сестре, вообще ни о каких сведениях, собранных нами о семье Хванских.

— Понимаю и постараюсь быть сдержанной, как английская леди.

Вблизи замок выглядел еще мрачней. Если бы меня попросили запечатлеть его на бумаге, я бы, наверно, затруднилась: строение казалось нарочито состаренным, как бы отжившим свой век. Но мне-то теперь известно, что здание новое, только возведено на старых руинах.

На входе настоящий КПП. Меня тут же остановили два охранника и проверили паспорт. Открыв ворота, пригласили проехать и припарковаться рядом со стоящим джипом «чероки». Вход, как я и предполагала, находился с противоположной стороны и с нашего берега не просматривался. Мраморные ступени вели высоко вверх к широко распахнутым, отделанным красивой ковкой дверям. В легком светлом брючном костюме я почувствовала себя одетой не по сезону. Слишком прохладно, здесь, наверно, на несколько градусов ниже — свой, особый микроклимат.

Наконец ступени кончились, и у входа в холл возник человек.

— Вы к молодой хозяйке Ольге Олеговне?

— Да-да, здравствуйте.

— Она ждет в саду, я вас провожу, — сказало существо в темном, застегнутом на все пуговицы костюме и дорогой обуви, но практически неслышной, напоминающей мягкие домашние тапочки. Мои туфельки, почти без каблуков, гулко цокали по холодному каменному полу. Холл казался огромным: с высоченным куполом и узкими окнами, между которыми горели канделябры. Тем не менее создавалось ощущение пасмурности и безысходности.

Мы подошли к резной двери, напоминающей вход в беседку, а оказалось — в сад. О чудо! Кусок нетронутой природы, лишь слегка осовремененный беседками, скамейками, клумбами с незатейливыми цветами. Из гамака, отбросив то ли альбом, то ли какую-то книгу, мне навстречу выпорхнула Оля в легком, цвета морской волны сарафане и в мягких сандалиях. Протянув мне руку, сказала:

— Галя, как я рада тебя видеть! Мой братец уже собрался и скоро уедет. И мы останемся одни.

Присев на ближайшую скамейку, я стала оглядываться, хотелось запомнить планировку. Просматривалось только правое крыло здания.

— Какой чудный сад! С этой стороны ваш замок несколько иначе смотрится! — воскликнула я.

— Тебе нравится, а мне нет. Весь этот дом давит на меня. Он бы и моей маме не понравился.

— А твоя мама разве…

— Я уже говорила, она при родах умерла, я ее не знала совсем. Но у меня была нянька, которая мне рассказывала о моей маме. Я, говорят, вся в нее. Не только внешностью, но и характером, и даже болезнями. А нянечку мою звали Раиса. Когда я была маленькая, не выговаривала, называла ее Виса. А потом, дурачась, просто Киса звала. Она такая мягкая, теплая и добрая была. Потом уехала нянчить своих внуков. Я до сих пор по ней скучаю. Ой, что это я… пойдем, Галя, в картинную галерею. Посмотришь, особенно на тех моих родных, которых уже нет, а главное — мамин портрет. Сама увидишь, как мы похожи. Только я туда люблю ходить одна. Правда, иногда делается как-то не по себе. Но мне кажется, что все они со мной разговаривают, о чем-то хотят рассказать, вот я и хожу. Мы прямо через сад пройдем. Но это у нас даже не сад, здесь все как было… Мы ничего не переделали, ничего не срубили. Видишь, будто небольшой лес, он мне больше нравится, чем Бронин сад — каменный, какой-то неживой, но современный, его тоже потом тебе покажу.

Из сада мы прошли узким полутемным коридором в большую светлую комнату. Из мебели был всего один диван в стиле ампир. Люстра мне напомнила по объему и шику дворцовую, а пол, как и в холле, был тоже мозаичный, но не каменный, а из каких-то особых пород дерева.

— Здесь, Галя, создан свой микроклимат. Чтобы картины хорошо сохранить, поддерживается определенная температура, не допускаются сквозняки. Вот мой дед Родион, и это тоже он. Правда, как два разных человека?! Он был партийным работником, а здесь в неформальной обстановке на даче его художник рисовал. И, наконец, третий его портрет — перед смертью. Он уже с окладистой бородой. Мой братец на него, когда не с похмелья, очень похож. И назвали его в честь деда Родионом.