Замок из песка - [14]

Порванную парку было жалко. И, кроме того, перед глазами тотчас возникло видение: мой Алексей уже готовится к последнему на сегодня выходу на сцену, а я, как идиотка, торчу в метро и нелепо дергаю рукой, пытаясь освободиться… Видение было красочным и жалостливым. Поэтому я не стала дожидаться, пока парень своими длинными пальцами добудет драгоценную пуговицу из недр моего рукава, а просто еще раз с силой дернула рукой. Черно-золотой лоскутик бархата тут же повис, как язык страдающей от жары собаки. Мои ноги уже несли меня вперед, к эскалатору, но я все же не упустила возможности на прощание гневно завопить:

— Ты, вообще, имеешь понятие о правилах движения? Мало того, что несешься по встречной полосе, так еще и руками машешь, как сеятель!

Сравнение с сеятелем показалось мне чрезвычайно остроумным, и я, довольная собой, сначала даже не поняла, что мне показалось подозрительным в облике парня, поднявшего голову. И только потом, уже доехав до турникетов, еще раз представила себе широковатые скулы, прямой нос с глубоко вырезанными ноздрями, достаточно неволевой подбородок… Да, у него были странно светлые, по сравнению с темными бровями, ресницы, и брови эти, едва намеченным штрихом, сходились над переносицей, и глаза оказались прозрачными, как застывшая смола. И еще эта дурацкая спортивная сумка через плечо… Но черные, со стальным отливом волосы, но эта манера улыбаться смущенно и как-то виновато!

«Леша?!» — спросила я у самой себя. Поспешно и суетливо обернулась, но парня уже, естественно, и след простыл. И тогда я ответила себе: «Леша, идиотка!»

Если бы кто-нибудь сказал раньше, что обыкновенный сценический грим может сыграть со мной такую нелепую шутку, я бы не поверила. Однако факт был налицо: я видела земного, настоящего Иволгина и не узнала его. В Оперном, в отличие от других театров Северска, портреты артистов почему-то на стены не вешали… — Но в принципе-то фотографии должны быть? — полувопросительно-полуутвердительно изрекла Никитина, вдоволь насмеявшись над моей историей. — Хоть в отделе кадров, что ли?..

О том, во что выльется это ее мимолетное замечание, я узнала перед самым Новым годом.

— А у меня для тебя есть подарок! — сообщила Лариска, улыбнувшись загадочно и многообещающе.

— Давай, — отозвалась я, надо сказать, без особого энтузиазма. Во-первых, в никитинском тоне явно слышался подвох, а во-вторых, в тот момент я была занята тем, что лихорадочными темпами пыталась запихать в свою голову весь пропущенный материал по электротехнике.

— Не-а. За ним еще идти надо.

Идти куда-либо я категорически отказалась, пусть даже за «Мерседесом». На что Лариска ответила, что ее подарок лучше «Мерседеса», и чуть ли не насильно втиснула меня в шубу. Через пять минут я перестала жалеть о том, что вышла на улицу.

Уже темнело. Снег отливал синим и розовым. Бабушки, торгующие водкой у метро, в своих припорошенных платочках казались похожими на престарелых Снегурочек. Мороз слегка пощипывал щеки. В воздухе радостно пахло свежестью и хвоей новогодних елок.

— Куда мы едем? — спросила я, когда Никитина толкнула тяжелую, стеклянную дверь метро.

— В Оперный, — спокойно отозвалась она.

Я прекрасно знала, что по понедельникам в театре нет не только балетных, но и оперных спектаклей, поэтому уставилась на нее с безмолвным удивлением.

— К фотографу едем. Есть там один такой рыжий дядечка, похожий на Карабаса Барабаса…

Мои глаза удивленно округлились, а Лариска, довольная произведенным эффектом, сообщила:

— Будут тебе сегодня фотки твоего драгоценного Лешеньки. Так что пляши на месте от радости!

Мимолетно подумалось, что не так давно Никитина с той же непринужденностью называла Лешеньку своим. Но все это было так незначительно по сравнению с тем, что я только что услышала.

— А что? Все было очень даже запросто, — хвасталась она, когда мы шли по заснеженной аллейке к театру. — Зашла со служебного входа, узнала, где здесь водится фотограф. Мне показали… Он даже ничего спрашивать не стал, просто поинтересовался, какого размера фотографии.

— А ты что сказала?

— Ну что я могла сказать? Огромные, чтобы на стенку повесить и молиться!

Лариска хохотала, а у меня понемногу начинали дрожать коленки. Не из-за фотографа, конечно! Просто через какие-нибудь несколько минут мне предстояло войти в святая святых — служебный вход театра. Открыть ту дверь, которую каждый день открывает Алексей, пройти, возможно, по тому коридору, который заканчивается репетиционным залом. Ступить своими замшевыми сапожками на те половицы, которых касаются легкие ножки балерин в «балетках» или пуантах. Тех половиц, по которым могла ходить и я…

Однако на деле все оказалось совсем не так романтично. Обогнув вахту, мы спустились в какой-то подвал, в котором было не только темно, но еще и жарко. Мне даже пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу шубки и развязать пестрый цветастый платок. В конце пути нас ждала толстая стальная плита, напоминающая дверь бункера. А рыжебородый фотограф, вышедший на наш стук, и в самом деле оказался похожим на Карабаса Барабаса.

— Кстати, у вас очень интересное лицо! — сказал он, коснувшись моих волос каким-то мимолетно-профессиональным жестом, и тут же полез в шкаф за готовыми фотографиями. Надо ли говорить, что неуклюжую шутку Никитиной он воспринял совершенно серьезно? Фотографии были просто огромными. Но они были! И с них на меня смотрел мой единственный, мой любимый, мой Алеша…