Замок Эскаль-Вигор - [46]

– Если я уверяю вас, мои курочки, что моё присутствие там необходимо, я и так уже опоздал.

И он хотел вырваться, ускорить шаги.

– Тарара! Тебя подождут ещё! Ты вернёшься ещё с нами в деревню, ты будешь ещё танцевать со всеми, затем, ты изберёшь кого-нибудь из нас, и с которой ты поступишь по обычаю честных жителей Смарагдиса!.. Покажи, что ты достойный потомок Говартцов!

Он продолжал защищаться; возбуждённые Клодиной, они держали его.

– Да, да, он обязан это сделать! Он заплатит подобно другим! Каждому свой дом, каждой свой жених! Горе упрямцу! твой патрон подождёт. Часом раньше или позже ничего не значит!..

Он отстранялся не без бешенного нетерпения, приходя в ужас, но они было сильно увлечены игрой. Чем он больше уклонялся, тем они сильнее держались за него.

– Смелей, девушки! на приступ, мои милые. Разве нет никого, кто бы заставил танцевать этого большого недотрогу!

В борьбе они прикасались к нему, и его учащённое дыхание делало его заманчивым и ещё более увлекательным. Они осмеливались ласкать его, щупали, случалось, обнимали его, кто за руку, кто за ногу; одна хватала его за талию, другая за шею; но он твёрдо защищался теперь, отмахивался, и может быть, в конце концов, мог бы избегнуть их, несмотря на их упорство.

Но это бегство было бы счётом с Клодиной, а не с ним. Упорство молодого человека вполне уверило её в его холодности к женщине. Ландрильон ничего не прибавил. В её душе ужасная ревность принимала вид какой-то презрительной добродетели.

– Он сдаётся! Он должен сдаться! – рычала она. – Если он не хочет принадлежать одной из вас, он будет принадлежать всем.

– На помощь, Ландрильон! – позвала она, так как, предвидя неравную борьбу, в которой они составляли бы слишком сильную партию, она спрятала своего участника в кустах поблизости. Скорее, Ландрильон!

Это было вовремя, так как Гидон избегал своих преследовательниц, оставив в их руках куртку и даже часть своей фуфайки и панталон.

– Остановись, Жозеф! – кричал Ландрильон, поражая его ударом в ногу.

Гидон, которого держал слуга за горло, прекрасно защищался, дрался ногами и кулаками, пытался даже укусить его.

– Верёвку! кричал Ландрильон. Негодяй двигается, как дьявол! Свяжем ему руки и ноги!

– Да, да!

Вместо верёвки женщины связали вместе свои шейные платки. Полураздетые, с открытою грудью, растрепавшиеся, наводящие ужас, с кровью на ногтях, среди темноты этой лужайки парка они напоминали вакханок.

– Оставьте! Ко мне! На помощь! – вопила жертва.

Дважды он разрывал державшие его путы. Кровь текла из его рук и лодыжек.

Клодина, рассвирепевшая более, чем когда-либо, но лучше их осведомлённая, испустила победный крик:

– Подожди! Кожаный пояс держит его шаровары!

– Действительно, они могут упасть теперь! – отвечал слуга.

Она сама отстегнула пояс, которым Ландрильон связал подколенки жертвы.

На этот раз Гидон, почти обнажённый, обессиленный, рыдал, так как фурии не удовольствовались тем, что раздели его, но так же и разорвали его одежду на куски.

Гидон, в конце концов, замолк; он плакал, пытался вытянуться; его движения становились конвульсиями, он невольно задыхался, его спазмы обращались в предсмертный хрип и вместо живого сока они получали одну кровь. Всё равно. Нападение возобновлялось. Они поклялись употребить все силы, но вскоре перестали кричать.

Между тем, на крик, сначала жертвы, а потом преследовательниц, собрались другие женщины, другие жители деревни из лавок и кабаков. Пьяные, заинтересованные этим событием, они одобряли, забавлялись, находя в этом заманчивую шутку.

Они собирались, окружали, толкались, чтобы посмотреть. Парочки, соединившись, прерывали свою интимную беседу и принимали участие в этих эротических безобразиях. К тому же молодые люди, из Кларвача, носители факелов во время серенад, освещали с каким-то блаженством это ужасное таинство или выражали недоумение. Другие сзывали друг друга, точно хищные звери, и в то время, как беспорядочные трубы продолжали греметь, их смех напоминал, действительно, смех осквернителей – животных. Молодые самцы, томившиеся по Клодине, льстили ей сладострастными и непристойными разговорами, в то время как она, словами и жестами продолжала возбуждать этих жриц Цибелы? Разве они не разорвут его заживо на куски? Неужели он не погибнет от их рук?

Протёкшие века наверно видели, как предки этих жертвоприносительниц набрасывались на потерпевших кораблекрушение, танцевали вокруг костра; в легендарные времена св. Ольфгар должен был видеть подобные издевательства дикарей, которые насмехались над его кончиной.

Ландрильон, принимавший во всём этом участие, без удержа рассказывал, переходя от одного к другому, тайны Эскаль-Вигора, поверял, кому хотелось его слушать, непристойные похождения Гидона и его покровителя, вмешивая сюда религию и добрые нравы: развратный мошенник становился судьёй, преступление актом общественного спасения и публичного наказания.

Довольно было недостойному произнести одно слово осуждения, чтобы весь остров словно опьянел и стал неузнаваем.

Не осталось никого, кто бы не толкнул ногою несчастного. Некоторые отходили в сторону. Другие находили, что этого ещё недостаточно.