Замок четырех ветров - [21]

Глава 8 Переезд

С помощью Гофмана быстро удалось договориться с аптекарем. Он не любил деда, который, судя по всему, был домашним тираном, и потому дом, доставшийся Оттону Ивановичу в наследство, пустовал уже несколько месяцев.

– Я, признаться, даже подумывал его продать, – сказал аптекарь. – Но если вы захотите в нем поселиться, я ничего не имею против. Мебель там вполне приличная, хоть и старая. Единственно, мне кажется, что дом хорош для небольшой семьи, а семь человек с прислугой… – он не договорил и покачал головой.

Нас в некотором смысле успокоило, что дом был каменный, в отличие от нашего прежнего жилища, которое сгорело за считаные минуты. Однако, прибыв на место, мы убедились, что аптекарь был прав и что пять комнат – слишком мало для семи человек и одного слуги.

С присущей ей энергией Эвелина тотчас принялась хлопотать и обустраиваться на новом месте. Куры были определены в старый, но еще достаточно прочный курятник, Лива посадили на цепь во дворе. Одну комнату Эвелина разгородила ширмами и определила ее под детскую для всех отпрысков. Вторая комната стала супружеской спальней Серафимов, третья – гостиной и по совместительству общей столовой. Нам с отцом достались две комнатки без кроватей, которые надо было как-то превратить в спальни. Для отца переставили диван из гостиной, вытащили из чулана старую кровать для меня, а в чулане пока поселился слуга Джона Ивановича. Пока шли все эти перестановки, успокоившиеся кошки занялись охотой на мышей, и сразу же выяснилось, что в заброшенном доме последних развелось видимо-невидимо.

– Ничего, – бодро сказала Эвелина, – будем жить!

Ружка поймала двух мышей и принесла их мне как охотничий трофей. Вечером зажгли свечи, и Джон Иванович стал писать к начальству обстоятельный отчет обо всем, что произошло. Целью отчета было среди прочего добиться, чтобы почтовое ведомство, пока не построен новый дом для его служащих, согласилось оплачивать аренду жилья.

Однако, когда я после ужина осталась одна в комнатке, ставшей моей спальней, я остро ощутила, что все не так, как должно быть, и что жить на новом месте будет непросто. Кровать, которую мне нашли, предназначалась для подростка лет 12 – возможно, на ней спал аптекарь, когда он был мальчиком, – и оказалась для меня слишком коротка. На комодах стояли семейные фотографии, и от колеблющегося пламени свечей казалось, что изображенные на них люди недоброжелательно косятся на меня, досадуя на вторжение чужаков в привычное им окружение. От старости обои на стенах кое-где отстали и висели лохмотьями, большие стоячие часы молчали и не поддавались попыткам завести их. Я легла в постель, поджала ноги и накрылась простыней вместо одеяла, но мне было грустно, не спалось, и я стала вспоминать, как ходила по Замковому острову в Митаве и как на веранде кафе «Сан-суси», которое прячется там среди деревьев, красиво одетая дама влюбленно ворковала по-немецки с молодым человеком, нежно пожимая его руку, лежавшую на столе. Не скрою, мне вдруг ужасно захотелось обратно в Митаву – и только тут я вспомнила, что открытки, привезенные оттуда, висели над моей кроватью в сгоревшем доме, и я забыла их, когда собирала вещи. Но мне так не хотелось думать, что я могла их оставить, что я встала и посреди ночи проверила все, что успела спасти из горящего дома. Сомнений больше не оставалось: я действительно забыла открытки, они сгорели, и тут, не выдержав, я расплакалась.

От всех этих переживаний я не выспалась и не услышала утром, как отец стучит в мою дверь. Проснулась я только после того, как он приотворил дверь и Ружка, спавшая у порога, проскользнула в комнату, забралась на мою кровать и стала тыкаться мне носом в лицо.

Днем на почте было много посетителей, но никто не покупал открыток и не отправлял телеграмм. Пожар, случившийся накануне, сделался предметом всеобщего обсуждения, и все рвались узнать подробности из первых рук. Кое-кому известие о случившемся оказалось даже на руку: в Шёнберге имелся агент Второго Российского страхового от огня общества, и после вчерашнего у него заметно прибавилось клиентов.

Ближе к вечеру в отделении появился Рудольф Креслер и о чем-то заговорил с Гофманом по-немецки, после чего подошел ко мне. Боюсь, я поглядела на управляющего с неприкрытой враждебностью: мне уже успели порядком надоесть вопросы о пожаре и о том, сколько мы потеряли.

– Господин пастор рассказал мне о том, что с вами случилось, – сказал Креслер. – Я слышал, вы поселились у аптекаря, это так?

Я уточнила, что дом раньше принадлежал деду Оттона Ивановича.

– Его я и имел в виду, – ответил Креслер. – Но мне говорили, что там может жить только одна семья.

– Да, там не очень много места, – подтвердила я. – Но…

Пока я искала подходящие немецкие слова, чтобы выстроить фразу в духе русской пословицы «в тесноте, да не в обиде», управляющий быстро продолжил:

– Я сказал вчера, что вы могли бы пожить в замке Фирвинден, пока все не устроится, и сегодня я не отказываюсь от своих слов. Если вы с отцом захотите перебраться туда, мой экипаж ждет на площади. – Площадью назывался пятачок в центре села, где обычно проходили ярмарки. – Мы могли бы сразу же захватить ваши вещи.