Замок Альберта, или Движущийся скелет - [16]

Брюншильда с тщеславием и вспыльчивостию, ей свойственными, отвергнула клятву и, вставши, готовилась выйти.

Гордые и неблагопристойные поступки Брюншильды возбудили гнев и неудовольствие герцога. Он приказывал ей сесть и повиноваться. Сир Раймонд запер двери, предлагая ей учтивым образом возвратиться на свое место, и подавал руку свою, чтоб довести до оного; но герцогиня, отскочив назад, бросилась к дверям и старалась их отпереть.

— Никогда, — кричала она, — нет, никогда не подвергнусь я законам дерзкого нахала, кто бы он ни был, хотя бы то был и сам Альберт.

Герцог приказал спокойным тоном людям своим удержать Брюншильду, и они готовились было исполнить его повеление, как сия неукротимая фурия выхватила кинжал из-под одежды своей и хотела пронзить им Раймонда; но Гримоальд, приметив то, успел удержать ее руку.

— Твои сумасбродные и нелепые поступки, — говорил ей Альберт, — доказывают явственнее невинность подсудимых, нежели все клеветы их доносчиков могут доказать о их преступлении. Они будут судимы со всею строгостию, и вам, сир Раймонд, предоставляю я произнести приговор.

— Я не токмо что не могу почесть их преступниками, — отвечал Раймонд, — но, напротив того, совершенно уверен, что есть заговор против их жизни; и когда ваша супруга не станет отвечать на мои вопросы, то я буду обязан совестию признать ее виновницею оного.

Не одни знатные должны искать защиты в правосудии, и поселяне имеют равное к тому право. В день последнего суда все преимущества исчезнут, и государи учинятся равными простым смертным. Бог устроил князей в мире для оказания каждому беспристрастного правосудия. Ежели бы открыт был заговор на вашу жизнь, то старались бы разыскать его с крайнею строгостию, хотя жизнь ваша в общем отношении не имеет никакого преимущества пред жизнию другого человека; следовательно, когда стремятся погубить невинных, то не достоинство особы, а великость преступления должна привлечь наше внимание. Должно еще рассудить, что оказывающий несправедливость, хотя бы был государь, унижается пред тем, кого оскорбляет, хотя бы то был поселянин; и ежели высокая степень в обществе должна иметь на нас некоторое влияние, то в таком только случае, чтоб быть бдительными над своими поступками; ибо, чем более кто образован и просвещен, тем лучшим должен быть, и чем более имеет понятия о порочности какого деяния, тем виновнее становится, совершив оное. Итак, я объявлю, что герцогиня с своими соумышленниками сплела адскую сеть для погубления подсудимых, которых почитаю я невинными; и ежели доносчики их откажутся отвечать явственно на мои вопросы, или же ответы их не могут оправдать сего обвинения, то я никак не могу переменить своего приговора.

Герцог казался удивленным, но согласился на то; герцогиня же источала тьмы укоризн, так что оскорбленный Альберт угрожал возложить на нее оковы, ежели не умолкнет.

Никогда герцог не оказывал толикой твердости, и никогда не была она ему столь нужна. Брюншильда почитала за шутку угрозы его до тех пор, пока и действительно не возложили на нее цепей, приготовленных ею для Эдгара. Ее принудили к молчанию, завязав ей рот, и она учинилась предметом удивления и презрения всего собрания.

Альберт, единожды рассердившись, не скоро мог успокоиться. Хотя ненавидел он подозрений, однако ж не мог на сей раз от них освободиться. Он клялся, что когда Брюншильда уличена будет в преступлении, в котором кажется виновною, то поступит с нею с такою же строгостию, с какою поступил бы с Эдгаром, если бы он был преступником.

Тогда ввели Эдгара, и Раймонд вопрошал его, в котором часу приспел он на помощь к своим сотоварищам; он отвечал, что в три часа.

— Обвиняемые имели ли какое оружие, и буде имели, то в чем оно состояло?

— В кинжале.

— Какого цвета было платье Дюнифледы?

— Зеленого.

— Куда ты пошел вчерашнего дня по выходе из монастыря?

— К герцогине Брюншильде.

— Долго ли был у ней?

— Несколько минут.

— Возвращался ли к ней в тот вечер?

— Нет.

— Где же был, вышедши от герцогини?

— У герцога.

— Куда же пошел после того, как герцог удалился?

— В свою комнату.

— Ночью не выходил ли куда из нее?

— Никуда.

— В котором часу вошел ты в свою комнату?

— В десять часов.

— Не видал ли кого с тех пор?

— Никого…

— Отведите его, — сказал Раймонд, — и приведите другого.

Когда он предстал, рыцарь спросил его, какого рода было оружие обвиняемых.

— Кинжалы.

— Какого цвета было платье Дюнифледы?

— Зеленого.

— В котором часу Эдвард приспел к ним на помощь?

— В пять часов.

— Видел ли ты вчерась Эдварда?

— Видел.

— Когда?

— Вечером; я провел большую часть ночи, разговаривая с ним, после того, как герцог лег спать.

— По какой же причине?

— Для того, что не имел охоты ко сну и не хотел рано ложиться.

— Отведите его и приведите третьего, — сказал Раймонд.

Ответы сего последнего не соглашались ни с Эдвардовыми, ниже с теми, кои делал его сотоварищ, исключая только что сходства в рассуждении цвета платья Дюнифледы. Велели принесть последнее ее платье, и увидели, что оно не было зеленое. Вопрошали у жены Гродерна, в каком находилась платье Дюнифледа, когда к ней пришла. Она отвечала, что в зеленом; «но, как оно было изорвано, вымочено и замарано, то я принудила ее надеть то, которое пред собою видите».