Но нет, ему это и в голову не пришло. Торжествуя, он предъявил Уотербриджу неопровержимое, с его точки зрения, доказательство, что письмо — фальшивка. И что вы думаете сделал Уотербридж, внимательно выслушав аргументы следователя? Он вдруг «вспомнил», что в его коллекции завалялась где-то рекламная афишка, относящаяся к тому же периоду, в которой некий торговец по имени Уоттон объявляет почтеннейшей публике, что им созданы принципиально новые, невиданные прежде перья из железа…
Ошарашенный, Снодграсс затребовал афишку и удалился с ней в лабораторию Скотланд Ярда. Снова была пущена в ход машина всех мыслимых проверок. И опять документ выдержал все испытания, кроме одного.
На этот раз загвоздка была с адресом рекламодателя. Бумага, на которой отпечатали объявление, имела водный знак — 1715 год. Адрес указывался такой: Медвежий проезд, рядом с Флит-стрит. Однако, сверившись с историческими хрониками, Снодграсс в своей радости убедился, что в 1714 году с приходом к власти партии тори Медвежий проезд был переименован в Уолпол-лейн. Таким образом, если человек, давший рекламу, не знал собственного адреса…
Второй раз Снодграсс предъявил лорду Уотербриджу доказательство подделки, и снова у того «по чистой случайности» нашлось опровержение. На этот раз это было письмо издателя Линтота, в котором мельком упоминалось, что богатый купец и изобретатель-самоучка Уоттон, убежденный сторонник вигов и яростный противник консерваторов, «с упрямством взбалмошного ребенка отказывается пользоваться новым названием улицы». Мотив вполне логичный. И сегодня любой лейборист поступит так же, если милую его сердцу улочку ни с того, ни с сего переименуют в Черчилль-лейв.
Видимо, с этого момента Снодграсс начал наконец прозревать и догадываться, что над ним попросту издеваются. Но только он так глубоко увяз в этом деле, что уже не мог идти на попятную. Снова письмо было подвергнуто строжайшей проверке всеми доступными способами. И опять оно выдержало все тесты, кроме одного. И это было действительно серьезное упущение. Письмо было написано нетвердой рукой, прыгающим почерком, который был абсолютно не похож на почерк Линтота, известный по многим другим образцам…
И это было венцом дела…
— Венцом? — удивился Джервас Фэн. — Не спорю, трюк гениальный, но только я никак не пойму, каким образом все уперлось в почерк Линтота.
Хамблби улыбнулся с весьма довольным видом.
— На этом замкнулся круг. Среди прочих слухов и сплетен, упомянутых в письме Гроута, с которого, как вы помните, все и началось, была и такая: «Говорят, издателя Линтота хватил на днях удар. Бедняга выжил, но почерк его изменился до неузнаваемости».
Остальное вам должно быть уже ясно. Снодграсс не мог доказать, что письмо Гроута — поддельное, не доказав, что фальшивка и объявление Уоттона. А для того, чтобы доказать, что объявление сфальсифицировано, необходимо было доказать, что подделано письмо Линтота. А доказать это было невозможно, не имея доказательств, что подделка — письмо Гроута…
Эта история прогремела на весь Скотланд Ярд. Бедолага Снодграсс едва не слег, и его пришлось отправить подлечиться. Кстати, скоро он возвращается, и мы все искренне надеемся, что потрясение не испортило его характера окончательно.
