Замена - [9]

– О, ледяная королева! – взвыл Ю, едва не разбивая себе лоб о мою столешницу. – Почти смиренного крошечной улыбкой!..

Сплетницы вежливо хихикнули. Шутка была так себе и старая, она уже не веселила никого, кроме самого физрука, и не доставала даже меня.

– А Соня уже разговаривала с нашим новеньким! – кокетливо улыбаясь, сказала Канадэ.

– Новеньким? – удивился Ю, подходя к общему столу. – Каким еще новеньким?

– У нас новый преподаватель!

– Раз не проставился еще, значит – нет новенького! – отрезал Ю. – Но, девчушки, расскажу я вам по этому поводу такую фигульку. Вот когда меня послали в лагерь в префектуру Тиба…

Слушать историю я не стала. Ничего общего с предыдущим разговором истории Кима обычно не имели – никогда. Закрывая дверь, я спиной чувствовала картинку: Ю сидит уже на столе, помахивая свистком на веревочке. Канадэ преданно смотрит на него, Джулия украдкой бросает взгляд мне вслед. Все сложилось хорошо, потому что физрук Ю Джин Ким – твердая гарантия: «девчушки» точно не смогут обсуждать меня.

На вечер было назначено еще методсовещание, но мне туда идти не обязательно. На улицу, с другой стороны, не слишком хотелось: там накрапывал унылый дождь, там висели низкие облака, почти как у Рильке. А еще мне не хотелось домой.

Я открыла зонт и переступила через лужицу. Капли пальцами постукивали в ткань над головой, им было интересно. Уже шел урок, и внутренний двор лицея пустовал, только дождь шумел сильнее в просторном колодце. Мутно блестели окна, крыша упиралась прямо в небо. Наверное, упиралась, потому что я не хотела подставлять лицо дождю, чтобы проверить это. Меня вполне устраивало именно такое представление о «сегодня» – противном дне, просто омерзительном, но вся беда в том, что именно в этот безликий день мне протянули руку. И весь остаток сегодняшней осенней серости будет лишен боли.

Дождь все шел и шел, я все шла и шла, думая о том, как странно получилось. А потом увидела бредущего по соседней аллее Куарэ, Куарэ-младшего, мсье Куарэ.

«Мсье Куарэ. Я буду называть его так».

Его джинсовый костюм промок насквозь, а он брел, будто на прогулке, и дождь заливал ему лицо, и капли, свисающие с носа, обновлялись очень-очень быстро. Конечно, я не видела таких подробностей, но иногда и не надо видеть.

Нет, лучше так: иногда и не стоит видеть.

Три часа назад он был уверен, что человек остается единственным разумным видом на планете Земля. Что Второй сдвиг тридцатилетней давности остался в тридцатилетней давности и на страницах диссертаций. Что лицей в глуши – это просто лицей в глуши… Хотя лицей не был «просто»: это изначально был неприятный ему лицей с нелюбимым отцом.

И снова – это все неважно. Три часа назад Куарэ твердо знал, куда он приехал, как устроен этот мир, – и мне его жаль. Наверное, стоило подойти к нему, потому что в какой-то мере он пережил эти три часа из-за меня. И его ждало еще много страшных часов.

«Во-первых, Соня, тебе не о чем с ним говорить. Во-вторых, ты – повод, чтобы принять вызов отца и дело матери. Чтобы сохранить лицо».

– Мисс Витглиц!

Я повернула голову. Куарэ шел ко мне – напрямик, прямо по ржавому болоту из земли и палой листвы. Он оскальзывался, спотыкался, но все равно шел, убирая со лба раскисшие волосы.

Мысль: «Он меня убьет», – была глупая. Но она была.

– Витглиц, подождите!

Он остановился в метре от меня, старательно облизывая губы. У него странный взгляд, показалось мне. Рассказ доктора Мовчан основательно потрепал его – успешного аспиранта, получившего гранты и выучившего немецкий за полгода.

– Эм, Витглиц, вы как?

Я моргнула. Вопрос был потрясающим: я стояла под зонтом, вся в сухом, и я шла домой. У меня ничего не болело – чего он, конечно, не мог знать точно. Вот только учитывая его собственный вид, вопрос «как вы» был нечеловеческим позерством.

«Или проявлением шока», – с опозданием поняла я.

– Хорошо. Спасибо.

Он кивнул, рассматривая мое лицо. Это был очень неприятный блуждающий взгляд, о котором говорят еще «горячечный». Зонтик предлагать было уже поздно, он промок до нитки, и я только по взгляду поняла, что именно сообщила ему доктор Анастасия Мовчан.

Мсье Куарэ ведь навоображал себе, что после его открытия будут изучать и убьют ребенка. Вернее, про «изучать и убьют» он, конечно, прав, а вот смириться с тем, что ребенок – это не представитель homo sapiens, просто не успел. Не смог. Не поверил.

«И не поверит. Пока не увидит сам».

– Вы ведь все знали? – спросил Куарэ. – Потому предлагали уезжать?

Я молчала. Говорить не стоило, сказать что-то хотелось, и я молчала.

– Скажите, как это, жить с таким? – спросил он совершенно ровно. – С вот этим всем? Да еще когда такая херовая погода?

– Погода не всегда такая.

Мсье Куарэ замолчал, и взгляд начал серьезно жечь мне лицо. Я смотрела в ответ: а что мне еще было делать?

– Я вижу нелюдей, – вдруг сказал Куарэ. Потом хлопнул себя по бедрам, согнулся и крикнул громче: – И я буду по контракту учить нелюдей! Не-лю-дей!!

Истерика. Ему не могли так сказать, – значит, это истерика. Это пройдет, мне надо только выслушать и стоять спокойно, пока пальцы дождя нервно барабанят в зонт. Он всего лишь медиум, пусть это и странное совпадение: сын директора – вдруг медиум. Ему придется привыкнуть, и он привыкнет: видеть их, следить за их синей жизнью, понимать, что вот-вот микрокосм развернется – и в мире станет человеком меньше, а Ангелом – больше.