Заложники - [98]

Схватка со стариком — вот оно какое, это испытание!.. Где-то залаяла собака. Бандит замер от ужаса, отпустил винтовку и, вырвавшись из железных объятий старика, пустился наутек. Ноги были как перебитые, подгибались в коленках, цеплялись за каждый бугорок. Только бы скорее добраться до леса!

А старик Руткус, еще не сообразив толком, что поборол молодого, с трудом поднялся с земли. Кружилась голова, бешено колотилось сердце. Словно сквозь туман видел он бандита, который, пригнувшись, опрометью несся по загону к лесу. Старик вскинул винтовку и прицелился убегавшему в спину. Нажал курок. Молодой взмахнул руками, сделал несколько шагов и ничком упал в траву. Какое-то время старик смотрел на распростертое рядом с цветущим картофельным полем тело. Ему все казалось, что тот вот-вот встанет. Затем Руткус отшвырнул винтовку и тяжело осел на землю, прислонившись к забору. Он уткнулся лицом в колени и расплакался навзрыд.

Из распахнутых дверей апилинкового Совета робко выскользнули почтальон и мельник. Они остановились и молча глядели, как содрогается седая голова соседа, как вздрагивают под мокрой от пота рубахой плечи. Молодых уже не было, остались лишь они, трое стариков.

Перевод Е. Йонайтене.

НА ОКОЛИЦЕ, В СТАРОЙ ИЗБЕ

Не дождались первого сентября в довайнской восьмилетке молодой учительницы Сигиты Армонайте. Нет, она не убежала в город, а всего лишь заболела, поэтому и опоздала на целую неделю. Этим не преминула воспользоваться учительница Касперайтене: всех способных первоклашек взяла себе, а ребятишек послабее оставила молодой учительнице. Пусть-ка проявит себя на новом поприще свежеиспеченный специалист из педучилища!

Сигита Армонайте была далека от всего этого — она простодушно радовалась тому, что получила. Восхищенными глазами смотрела учительница на замурзанных наивных несмышленышей, учила их, как правильно держать ручку, как поднимать руку и проситься выйти из класса, если тебе уж совсем невмоготу. Одна из ее учениц, Тересе, дочка Барвайнисов, была из тех обиженных судьбой детей, о которых говорят, что им бог ума не дал. Сидя за школьной партой, девочка лишь весело озиралась вокруг, даже не пытаясь заглянуть в букварь. Ее бы надо определить в специальную школу, да родители упросили разрешить дочке годик посидеть в классе — свыкнуться с обстановкой. А за это Барвайнисы дали учительнице отдельную комнату в своей старой просторной избе, что стояла на самой дальней околице.

После уроков Сигита Армонайте помогала своей маленькой воспитаннице одеться, и они вместе отправлялись домой. Барвайнисы выделили учительнице комнату во второй половине избы, одна стена которой была глухая, а в другой имелось два окошка, выходящих на большак. Комната была просторная и поэтому в свое время частенько использовалась для вечеринок и отпевания покойников. У глухой стены со стороны двора стояла собачья конура. Огромная, в черных подпалинах дворняга, звякая цепью, хриплым лаем извещала о прибытии гостей. Пес любил вскакивать на крышу конуры и оттуда наблюдать за происходящим вокруг. Если по двору ходили свои или же крадучись пробирался под забором кот, то барбос энергично вилял от восторга хвостом и молотил им по глухой стене дома. Монотонный стук ужасно раздражал молодую учительницу. В сердцах она однажды, в шутку, разумеется, пригрозила хозяевам, что когда-нибудь отрежет собаке хвост. Со временем девушка привыкла ко всем этим звукам и почти не обращала на них внимания.

Хозяин дома Симас Барвайнис, санитар колхозной фермы, был рослый мужчина лет за тридцать. Он имел обыкновение так глубоко надвигать на лоб шапку, что ему частенько приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть что-нибудь перед собой. Барвайнис питал особое пристрастие к своему головному убору и поэтому не расставался с ним ни на улице, ни дома. Даже отдыхая в послеобеденный час в постели или под яблонями в саду, он надвигал на лицо шапку, чтобы мухи не донимали или солнце не пекло.

Новую жиличку Барвайнис поначалу встретил равнодушно или, во всяком случае, сдержанно. Когда она по утрам принималась хлопотать на кухне, готовя себе завтрак, ветеринару становилось неловко, — не зная, о чем с ней говорить, он убирался восвояси и все же исподтишка наблюдал за молодой учительницей, любуясь ее гибкой, как ивовый прутик, фигуркой, упругими, округло выточенными ногами, красивым, сияющим юной свежестью личиком.

Хоть и мельком, Барвайнису удалось многое заметить и запомнить. Однако он чувствовал, что это еще не все. В его глазах девушка была существом совершенно новым, необычным, окутанным тайной. Когда учительница пробегала через двор в маленький домик, прозванный скворечником, хозяин с любопытством наблюдал за ней в окно. А затем, потупившись, укорял себя за несерьезное поведение: дескать, нашел занятие — пялиться на задок смазливой девчонки. Разговаривать с учительницей он избегал, разве только если она сама начинала, а слушать ее Барвайнису нравилось. Каждый вечер он спрашивал у жены, не забыла ли та налить учительнице молока, а когда наступили холода, сам топил печку и заходил к девушке в комнату поглядеть, что показывает термометр.