Заложники - [11]

Больше он ничего не спрашивал, только его рука, приглаживавшая растрепанные волосы, вдруг на мгновение замерла, а по лицу скользнула то ли дрожь, то ли тень.

Рявкнула педаль стартера, послушно зарокотал спокойно дремавший мотоцикл.

Гинтас оседлал его, повернув голову к сестре, спросил:

— Куда мы теперь?

— В Рудясу.

— Куда? — изумился Гинтас.

— В Рудясу, — повторила Ниёле. — Я хочу знать о своих родителях все.

— Еще что выдумаешь? — упрекнул Гинтас. — Прекрасно живешь у своих Кунчинасов, чего тебе еще надо? А в Рудясе ничего не узнаешь.

— Я хочу в Рудясу. Очень прошу тебя, Гинтас, — настаивала Ниёле.

Мотоцикл полегоньку спустился по кривой улочке вдоль кладбища, проехал через все село и, набирая скорость, со свистом помчался по пыльному проселку. Наконец они выбрались на асфальт. Но Ниёле не была уверена, что они едут в Рудясу. Она не знала здешних дорог и поэтому целиком полагалась на Гинтаса. А он все молчал, будто обиделся. Заговорил лишь тогда, когда они неслись уже мимо красивого соснового бора, свернув с шоссе на боковую дорогу.

— Устал, надо передохнуть, — сказал он, и красная «Ява» нырнула через кювет на лесную тропинку.

Проехав немного, они остановились. Под ногами шуршал мягкий зелено-бурый мох, а над головой спокойно шумели высокие старые сосны.

Прислонив мотоцикл к стволу сосны, Гинтас улегся на мягком мху. Ниёле несмело села рядом. Она смотрела на его лицо, холодное, загадочное и словно меченное незаслуженной обидой.

— Устал? — спросила девушка, подавшись к брату. Ей хотелось, чтобы он улыбнулся и не сердился, если она чем-то обидела его.

— Немножко. Спину ломит, — пробормотал Гинтас.

Он почувствовал близость Ниёле и, словно силы вдруг вернулись к нему, привстав, крепко обнял ее за талию. Она не сопротивлялась — ей хотелось, чтобы так внезапно объявившийся брат был нежным. Ведь он теперь самый близкий ей человек на всем белом свете. Сестра прижалась к нему, ей стало хорошо-хорошо, спокойно, уверенно. Нежная трогательность и жажда благородного самопожертвования владели в этот момент ее юным сердцем. Между тем в глазах Гинтаса все ярче разгорался недобрый огонек. Он сел и, не выпуская сестры из объятий, раскрасневшийся, смотрел ей прямо в глаза. Она хотела о чем-то спросить его, но губы Гинтаса преградили путь словам. Ошеломленная, не ожидавшая такого, Ниёле не знала, как ей быть, — парень все горячее целовал ее губы, шею. Сообразив, что руки Гинтаса тоже ведут себя слишком вольно, Ниёле начала изо всех сил отталкивать его пышущее жаром лицо, отрывать жадные ласкающие руки. Она здорово перепугалась.

— Не смей, Гинтас! Нельзя так… Ведешь себя совсем не как брат! — кидала она слова, пытаясь отбиться ими, как камнями.

Парень отпрянул, но, еще не остыв от охватившей его страсти, прохрипел:

— А может, я тебе вовсе и не брат.

— Что ты сказал? — ошарашенно прошептала Ниёле, не желая понимать того, что услышала.

Гинтас как-то странно перекосился, отвел глаза и, криво улыбнувшись, процедил:

— Говорят, была у меня сестра, но ведь я ее не помню. Может, ты, а может, и нет.

Ниёле ощутила, что у нее немеют руки и ноги, заболела голова, словно по затылку били молотком. Собрав последние силы, она вскочила и отступила на несколько шагов от все еще сидевшего на моховой подушке Гинтаса.

— Какой же ты негодяй! — И у нее сел голос, она хрипела, давясь застрявшим в горле комком слез.

— Чего ты раскипятилась? Подумаешь, какая цаца! — бросил Гинтас. На его лице застыла злая, насмешливая улыбка. — Первый раз, что ли?

— Ты негодяй! — уже истерически выкрикнула девушка и бросилась бежать по лесу в сторону шоссе.

Гинтас встал.

— Не валяй дурака! — крикнул он.

Ныряя между стволами, Ниёле уже достигла опушки леса, перебралась через кювет и очутилась на высокой насыпи. Сквозь редкие толстые сосны Гинтасу было видно, что Ниёле нервно поглядывает то в одну, то в другую сторону дороги.

Уже заведя мотоцикл, услышал он грохот приближающегося грузовика. Успел заметить, как Ниёле подняла руку. Машина затормозила, и девушка исчезла в кабине.

По лесной тропинке мотоцикл мгновенно выскочил на шоссе, однако, выехав на асфальт, Гинтас внезапно утратил решимость, остановился и долго провожал глазами грузовик. Удаляющийся рев мотора, лязг бортовых запоров постепенно затихали в спокойно дремлющем сосновом бору. Злобно сплюнув, Гинтас развернулся и покатил в противоположную сторону.

8

После ухода Ниёле Раполас Кунчинас и его жена, кое-как справившись с обычными утренними делами, слонялись по комнатам, не находя себе места. Настроение у обоих подавленное, будто в чем-то виноваты, будто сами себя обокрали. Покой воскресного полдня угнетал и душил. Они даже боялись смотреть друг другу в глаза, не знали, о чем говорить. В душе каждого все яростнее разгорался огонь злых упреков, горький дым которого поднимался до горла.

Первым не выдержал муж. Он стоял у окна и, потягивая сигарету, смотрел на улицу. Даже не обернувшись, лишь слегка наклонив голову, процедил сквозь зубы:

— Это ты во всем виновата!

— Я? Почему? — возмутилась Морта.

— Родила бы свою…

— Ах, ты снова?! — Женщина взвилась как ужаленная. — Кажется, мы с тобой уже давно обо всем договорились! Поровну вину поделили.