Заложники Кремля - [28]

При встрече он был краток и прям:

— Я сейчас в разводе, свободен. Предлагаю руку и сердце.

— Да вы меня не знаете! — вырвалось у Капы.

— Все знаю. Мне рассказали.

— Но у меня есть жених.

— Ну, это мы посмотрим.

Дальше история развивалась в том же бешеном темпе. Василий прислал роскошные цветы. Потом — билеты на Красную площадь, на майский парад 1949 года, предмет вожделения миллионов советских людей.

Потом, ничего не объясняя, повез Капу на дачу в Зубалово, где к нему бросились двое детей, выглядевших сиротами: мальчик, постарше, и девочка. Это были Саша и Надя, дети Василия от первого брака. Оставляя Галину Бурдонскую, он забрал детей и строго-настрого запретил матери видеться с ними.

Говорят, Галина пила, и «трезвенник» муж не мог доверить ей ребят. Был грех, пила. С таким мужем или запить, или наложить на себя руки — другого не остается. Война, которая «все спишет», добила светло начинавшуюся любовь. Попойки, военно-полевые романы мужа на два дня или на два часа… Они с Галиной Бурдонской расстались.

Позже, году в 1946-м, неожиданно рядом с ним появилась Екатерина, дочка знаменитого маршала Тимошенко, героя гражданской войны. Она стала второй женой Василия. Правда, и с ней, и со следующей женой Василий состоял только в гражданском браке, поскольку до конца дней не удосужился официально развестись с Галиной Бурдонской.

Екатерина Тимошенко отнеслась к детям Галины с необъяснимой жестокостью: к себе не допускала, определила им жить только на даче, в отдельной комнате. Она родила Василию еще сына и дочь, им была заботливой матерью, но пасынков держала в дикой суровости.

Возможно, причина, как рассказывают, была в том, что эта женщина сама не знала в детстве материнской ласки. Будто бы будущий боевой маршал юным парубком влюбился в красавицу-турчанку, она-то Катю и родила. Поначалу не могла на девочку наглядеться, пела ей на своем языке. А однажды исчезла с каким-то красавчиком, больше ее не видели. Екатерина и сама была похожа на турчанку.

«Привез он Катю… Красивая она была, ничего не скажешь, только странная… сидит на кровати с ребенком (сын Екатерины и Василия, тоже Василий. — Авт.) на руках и ничего не замечает, распустив свои черные волосы, похожая на гоголевских колдуний». Такой описывала Екатерину Тимошенко Светлана Аллилуева.

«Колдунья» запрещала прислуге кормить Сашу и Надю без ее ведома, и ребятишки могли по три-четыре дня сидеть голодными.

Как-то раз, превозмогая страх, вылезли малыши ночью из окна и прокрались к дальнему флигелю, где, они знали, было овощехранилище. Что смогли нащупать в темноте, трясясь от страха, то и схватили и помчались к себе в комнату. Как назло, под руки подвернулось самое невкусное — свекла. Чтобы не делать лишнего шума, решили ее не мыть и сгрызли в полной темноте вместе с приставшей к ней грязью. Внуки Генералиссимуса, перед которым трепетали миллионы!

…Капитолина увидела их в 1949-м году. Саше — 8 лет, Наде — на два года меньше. Дети стояли перед отцом и незнакомой женщиной грязные, в потрепанной, не по росту одежонке. Девочка — в самых настоящих солдатских сапогах, только маленького размера.

У Капитолины закололо сердце.

— Почему ребята не с матерью? — спросила она с ужасом.

Василий ответил тоном, пресекающим дальнейшие расспросы:

— Я их отобрал, она это заслужила. Заменишь им мать?

Она не смогла сказать «нет».

После этого были три месяца счастья, годы испытаний и… И все равно она ничего не хотела бы в своей жизни изменить.

В Василии ощущалось то, что Хемингуэй называл «запахом зверя» — грубая, победительная мужская сила. Но когда он терял контроль над собой, то превращался просто в зверя. Жестокий, неуверенный в себе, изломанный… Но никто, кроме близких, не знал, каким он мог быть нежным.

Капитолина Георгиевна говорит — Василий был художник. Она никогда, например, не умела выбирать себе наряды. Что ни купит — то не по фигуре, то не к лицу. После войны на прилавках магазинов лежала только пыль в изобилии. Но в спецмагазинах, куда Капа теперь получила доступ, торжествовал коммунизм. Она чувствовала себя там не в своей тарелке. И чтобы лишний раз не появляться в элитном магазине, накупала отрезов ткани, на сколько хватало денег.

Стоило Василию бросить взгляд на пестрый ворох, и он уже все «видел»:

— Это отдай сестре, это для нее. Это сразу выбрось. А из этого — шей. Это для моей женщины.

Как умел смотреть этот мужчина!..

Капитолина Георгиевна каким-то очень бережным движением достает из шкафа белое жоржетовое платье изумительной работы со множеством крохотных рукодельных пуговок.

Понятно — сшито в спецателье. Платью почти пятьдесят лет, а оно новое; его, наверное, почти и не носили. Волшебный наряд предназначался совсем не для той жизни, какая ждала Капу.

— Наверное, дочка или внучка могли бы носить, — говорю я. — Сейчас как раз такая мода вернулась, послевоенных лет.

Но Капитолина Георгиевна сердито затворяет белое облако в шкафу.

— Никому это не нужно. Никому ничего не интересно.

Слова явно адресовались отсутствовавшим в этот момент домашним: дочери и внучке. Журналистам, например, «это» очень интересно. Но Капитолина Георгиевна не очень разговорчива. Похоже, страницу жизни, связанную со Сталиным, здесь хотели бы поскорее забыть…