Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства - [68]

В этих необычных условиях государственное книгоиздание оказалось неспособным удовлетворить потребности советских людей во многих видах литературы, и прежде всего художественной, детской, справочной. Существовало много серьезных причин, влияющих на острый дефицит книжных изданий. Одной из главных была многолетняя монополия государственных издательств и отсутствие в стране издательской альтернативы – кооперативных и частных издательств. Негативные последствия порождала и административная система управления издательским и полиграфическим потенциалом. Убедительным свидетельством этого недостатка явилось существующее острое противоречие между тем, что издавалось в государственных издательствах, и тем, что хотели люди приобрести в книжных магазинах.

Книгоиздание – сфера сложная, и оценить процессы, происходящие в ней, непросто. Тот же дефицит, о котором я веду речь, по своей сути, как явление, вовсе не однозначен. Наблюдения показывали наличие существенного различия дефицита на приобретение от дефицита чтения книги. Ситуация в советском книгоиздании складывалась весьма своеобразная: в 80-х годах из года в год росла потребность в приобретении книг, а с другой стороны, прямо пропорционально сокращалась, причем в немалых размерах, востребованность общественных фондов библиотек. Книги все меньше читали в семье, в школе, запрашивали в библиотеках.

Справедливо замечено, чтобы осуществить большие перемены, нужно как минимум три обязательных условия: большие цели, большие препятствия и большие примеры. Что касается больших препятствий, то это условие было налицо в советском книгоиздании, ибо оно отражало содержание противоречивых социальных и духовных процессов, происходящих в обществе, и непосредственно зависело от них. Многие годы перемены настойчиво стучались в двери издательств. Все то, что мы мягко называли застойными явлениями, глубоко проникло и в издательское дело. Книжное дело было прочно приспособлено к условиям жесткого централизма, основанного на административном подчинении и послушании. Трудно назвать другое такое ведомство во взаимоотношениях со Старой площадью, где бы так безотказно действовал принцип «чего изволите». Очевидно, оттого сам Госкомиздат СССР как государственный комитет не имел ни прав, ни достаточных материальных средств, чтобы проводить самостоятельную издательскую политику, и был во многом лишь исполнителем тех издательских решений и поручений, которые принимались в ЦК КПСС и поступали через отдел пропаганды.

Принципам строгого централизма подчинена была и вся издательская структура: громоздкая, многоступенчатая, бюрократическая и потому чрезвычайно медлительная и нерасторопная. До предела были централизованы функции издательств: вся их творческая, экономическая и производственная деятельность осуществлялась лишь на основе разрешительных и запретительных указаний свыше. Самостоятельно, без решения Комитета издательства не могли даже увеличить, если вдруг возникала такая необходимость, объем книги на один печатный лист. Издательства, привыкшие за десятилетия к послушанию и исполнению, были опутаны со всех сторон охранительными щитами всевозможных и строго обязательных одобрений и согласований, рецензий и отзывов. Смысл всего этого громоздкого бюрократического издательского механизма состоял в том, чтобы оградить себя от всякой возможности рисковать, принимать какие-либо самостоятельные решения.

Издательский бюрократизм – явление давнее, по сути интернациональное, с многовековыми традициями. Вспомним, сколько известных писателей мира испытали на себе давление его жестокого пресса: Бальзак, Джек Лондон, Достоевский – десятки, сотни имен! Кто возьмет на себя сосчитать дни, месяцы, годы, потраченные ими на изнурительную борьбу с издателями? Ради истины признаемся, что советская издательская практика к традиционному бюрократизму добавила много своего, специфического. Издательский процесс, опутанный многочисленными одобрениями и разрешениями на издание, вел к огромным непроизводительным затратам времени на издание книги: от трех до пяти лет. По своему содержанию процесс этот был закрыт от читателей, которые не могли никоим образом влиять на тематическое планирование и тиражирование книг, то есть на главные вопросы: что издавать и в каком количестве? Серьезно занижена была и роль главной фигуры издательского дела – редактора, традиционно выполняющего функции литературного стилиста-правщика. Его влияние на выбор автора, тематику книги практически было сведено до минимума. Все это неизбежно вело к выхолащиванию из деятельности издательств инициативы, творческого поиска, приучало жить по привычной схеме: спустили сверху поручение издать книгу – исполнили. Бездумное послушание в издательском деле было основным источником серой заурядной книги, часто ненужной читателю и заполняющей витрины книжных магазинов. Так сложился за многие годы отрыв книгоиздания от запросов реальной жизни.

Сложный, громоздкий издательский механизм, который пришлось осваивать с самого начала, вызывал антагонизм, желание разорвать эти путы положений, инструкций, нормативов, которыми были туго затянуты руки и ноги издателей. В этом механизме, чтобы его изменить, нужно было понять: что в нем от объективно неизбежного, а что привнесено бюрократической системой. Вечный треугольник издательской практики: автор – издатель – читатель – представлял систему сложных отношений.