Залив белого призрака - [14]

— И в пустыне бывает умный верблюд и мудрая черепаха. Может, потому мы ещё живём, что водили детей в зоопарк, посмотреть на верблюда и пожалеть ослика. И-а!

— Браво! Похоже, мы тоже в анабиозе? Нужно умереть на войне, чтобы жить мирным памятником. Почему?

— Делай, что можешь! — поднял капитан новый тост.

— Тост хорош, да тара мелковата, капитан. Мельчим. По третьей?

— За тех, кто на вахте, брандвахте, в пути и не с нами…

Иллюминатор забило снегом. Пить не хотелось. Говорить — устали.

Карандаш остались лежать на белом листе, на строчках и столбиках, их перечеркивая.

Преисподняя

Геолог был парень верный. Шлюпка стала к причалу. Чемпион скомандовал «посадку, раненых в первую очередь, все по-взрослому!», но раненый остановил:

— Торопиться зачем? Шторм. У нас теперь два дня в запасе. Боюсь, мы больше сюда не вернёмся, а если вернёмся, то точно не мы. Командуй, пользуйся, чемпион. — И добавил дружески: — между нами говоря, полежать хочется. Но в лодку грузить не надо. Тебе она сейчас самому понадобится — если субмарину осматривать, то с воды безопаснее, трапа парадного нет. То-то. А мне на причале лежать теплее — и я вам далеко виден, и вы у меня вроде под наблюдением будете.

— Ладно, Горбач, убедил. Лежи и набирайся сил. Если что — свисти. Услышим. Геологу нужно осмотреть тоннель и реку. Как это у вас называется? Маршрут? Абрис и отбор проб?

— Да. — Молодой виновато улыбнулся. — Рельеф и обнажения — это я зафиксирую. Выходы, разломы, искусственные выработки, водоёмы и источники — с этим понятно. Мне лёд на судно погрузить бы. Я тут глыбу присмотрел… откололась удачно.

— Африканцев пугать? Или в виски бросать?

— Континентальный лед — история всей планеты. В анабиозе. Я же геолог. Геология — наука засохших раковин, космической пыли, замороженных красных рек.

— Я думал — ты наш, а ты — засохший инопланетянин?

— Я в трёх мирах одновременно.

— С тобой всё ясно — дитя дождя и воин за идею. В армии был, но мало. Армия, циркач, любую идею на лету бьёт, как тарелочку на стенде. И тебя смогла бы вылечить, не захотел?

— Не захотел. Грудь четвертого человека — не для меня.

— Ладно, прощаю. Надежда наша — молодой! Ищи во льду, а я пойду на субмарину… Лодка военная, люди в ней, хоть и примерзли к железу, а на посту…

— Сами старенькие? Черепа беленькие? Были, как ты, чемпионами?

— Глуп ты ещё, молодой. Черепа, если военные, стреляют автоматически, не думая. Нам это надо? Надо, чтобы не выстрелили!

— Чемпион? — Горбач открыл глаза и попытался сесть.

— Что, двугорбый? Не спиться? Больно лежать? По голове тебя все-таки трахнуло? Говори.

— Я подумал — могут быть зоны под видеонаблюдением, прицелом и отстрелом? Мы на военно-морской базе, все-таки. Хоть и бывшей.

— Какое видео? Немцы здесь пол ста лет назад были. Голову тронь!

— Это первое. — Командир, казалось, не услышал возражений Чемпиона. Второе. Могут быть психически не адекватные, ведь столько лет в замкнутом пространстве — умом тронешься?

— Я понял — «голова» теперь твой конёк. В армии это тема всегда близко. У нас на точке кино крутили, самогон варили, и в гальюн строем и песней «веселей солдат гляди…» — Чемпион заулыбался, вспоминая. — А на другой горе американцы были, им девочек на вертолете доставляли, порнуху на видео, и кричалки в караоке, типа «Мы с тобой крутые парни, головой против ударные! Часовые как часы! На шагающих шасси!»

— Помогало?

— Мы мечтали в самоволку за порно-кассетами сбегать, а они к нам — за самогонкой.

— Вам кассеты зачем, если видиков не было?

— В тумбочку. Тумбочку откроешь и смотришь на картинку с девочкой…

— Уууу…

— Фантастика…

— Ладно, работаем. Геолог, задание понял? Ты — по берегу, я — на лодке. Лишних сигналов не подавать. В контакт ни с кем не вступать. Сбор через три часа, здесь. У верблюда-горбача мы назначили ча-ча! Горбач, назначаю тебя старшим у тумбочки. Вспомни армию. Вахта! Ящик в тумбочке не открывать, на девочку не отвлекаться. Вопросы есть? Вопросов нет.

— Стой… — прошептал Горбач.

— Что? — присел Чемпион и потянул шею, как из окопа.

— Где? — крутил головой геолог, высматривая пространство вокруг.

— Не там, на меня смотрите…

Теперь все увидели четвёртого, рядом с Горбачем. Угольно-черная голова торчала из снега. Как они не заметили прежде? Геолог подошёл и стал расчищать давно замерзшее тело. Чемпион присел на колени, работая руками, как экскаватор.

— Оставьте его, — обронил Горбач, и геолог с Чемпионом отошли на пару шагов. Со стороны картина была иной: из сугроба, на четвереньках, выползал человек.

— Руки, как лапы у черной собаки, когда она лезет из будки, — проронил молодой. — Лица нет, одни зубы.

— И пальцев на руках нет, — добавил раненый, — всё лед обглодал.

— А затылок армейской машинкой острижен. Как у меня в прошлом. Я таких уважаю.

Возвращение на судно

Через два дня всё изменилось. Шторм прошёл. Группу взяли на борт. Горбача — в лазарет. Чемпиона гоняли по кругу: начальник, душ, обед, начальник… Бумага на столе, шило в тумбочке… Как иначе? Стал командиром — отчитывайся. Временно исполнял обязанности — отчитывайся вдвойне: до командования — это одно, на посту командира — другое. Погоны тянутся к звёздам и нравятся женщинам, но портят характеры. Чемпион перестал спать. Не давали покоя имена на табличках в снегу и на холоде, замеченные Геологом: «…Вальтер… Гюнтер… лейтенант… Генрих… Инга… гитлерюгенд… матрос, матрос, механик… лейтенант… асе… военнопленные… число… замерзшие… число… номер… помер». Бумага на столе, шило в тумбочке. Не давали уснуть замёрзшие тела подводников в субмарине, как мумии в склепе. Чемпион обнимал голову, вспоминая маму. Мама ему говорила: «Так ты похож на отца, особенно на той фотографии, где он, как и ты, острижен армейской машинкой…»