— Ты это чего? — спросил Федор.
Девочка сразу же перестала орать, с интересом посмотрела на незнакомого мальчика и, кажется, даже улыбнулась.
— А мне скучно, — объявила она. — Все меня бросили тут одну.
— Если кричать, то веселее?
— Покричу, тогда кто-нибудь да придет, и будет веселее.
— Ну, вот я пришёл…
— А ты кто?
Не успел Федор ответить, как в комнату вбежала маленькая очень бойкая женщина и тоже спросила:
— Ты кто? Ты — Федя? Да?
Голос у нее оказался такой звонкий, что отзывалось по всей комнате. Не дожидаясь ответа, она сообщила:
— Ну вот, а мы теперь будем у вас жить. И все мы будем дружить. Ты не возражаешь? Я люблю с людьми дружить. А ты?
Она задавала никчемные вопросы, на которые можно не отвечать, наверное, она и сама это понимала, потому что и не ждала, когда ей ответят. В то же время она суетливо хватала разные вещи, пристраивала их к месту. Так же суетливо выхватила она свою дочку из вороха разноцветных вещей и поставила ее перед Федором.
— Вот, — проговорила она. — Называется Катя. А я — Юлия Ивановна. Хорошо бы вы пошли погулять, а я тут наведу порядок, и тогда мы подкормимся.
— Мне еще уроки учить, — возразил Федор. — И до хозяйству надо…
Но Юлия Ивановна не приняла его возражений:
— Успеешь, Федя, успеешь. А по хозяйству мы тебе поможем. Не вертись, Катюшка, дай-ка я тебя приодену.
Она выхватывала из разных мест красный, в белый горошек платок, пестрый, полосатый свитерочек, красные резиновые сапожки.
— Дядя Федя съел медведя, — проговорила девочка. — Ну, пошли…
Нарядная, румяная, большеглазая, она напомнила Федору яркую картинку из детских книжек.
«Книжечки эти, картиночки для малышей, — с превосходством ученика третьего класса думал Федор. — Детсад это. И надо же было Анюте пустить таких? Возись теперь вот…»
С прежними жильцами никаких хлопот не было, они жили сами по себе, не вмешиваясь в его дела, а эти не успели въехать, как уже начинают командовать, покрикивать, распоряжаться.
Одним словом, прощай, спокойная жизнь.
Так раздумывал Федор, сидя на крыльце, а Катя носилась по мокрой траве, по сверкающим лужам и звонко, на весь двор, выкрикивала:
— Федя! Федюнчик!
Минут пять он посмотрел, но так ему надоело, будто прошло пять часов.
Он поднялся и громко сказал:
— Короче говоря, я пошел уроки готовить.
Катя сразу притихла, немного постояла, подумала, потом подошла к Федору. И такая она показалась послушная, все понимающая, на все согласная, что он даже подумал, будто с ней можно по-хорошему обо всем договориться. Но она тут же развеяла это его предположение.
— Ну ладно уж, пошли, — сказала она и взяла его за руку.
— Это куда еще? — удивился Федор.
— Уроки готовить.
— Тебе этого не надо. Ты тут побегай…
— Нет уж, и я с тобой. Нет уж…
И тут только понял Федор, что от этой девчонки ему теперь уж никогда не отделаться. Теперь так и будет — куда он, туда и она. С отчаянием он опустился на ступеньку. Она сейчас же пристроилась рядом и, подтверждая его горькие мысли, сообщила:
— А я на будущий год в школу пойду. Вместе ходить будем.
«Теперь все, — обреченно подумал Федор, — теперь уж не будет мне жизни…»
Катя начала что-то рассказывать, и не успел еще Федор вникнуть в смысл ее болтовни, как из дома вышла Юлия Ивановна:
— Вот как хорошо вы познакомились, — проговорила она. — Вот я вам еду принесла. Держите-ка. Бери, Федя, не стесняйся.
И сама с бутербродом в руке уселась рядом с Катей.
— Ты всегда такой насупленный или только для первого знакомства? — спросила она.
Не получив ответа, Юлия Ивановна решила:
— Всегда такой. — Вздохнула и сразу же засмеялась. — А это нехорошо — всегда хмуриться. От этого устаешь жить, а ты еще мальчик, хотя и большой уже. Тебе веселее надо жить, бегать, смеяться и даже озоровать.
— За озорство бьют, — рассудительно заметил Федор. — И плакать не дают.
— А ты не по-злому озоруй, а по-веселому.
— Это как?
— А чтобы никому не обидно, чтобы каждый сказал: вот молодчик! А то, что ты хмурый такой и в глаза не глядишь, это всякому, кто с тобой разговаривает, обидно. А ты весело разговаривай, тогда и самому веселей станет.
Такие советы Федор уже слыхал, и не раз. Всех удивляет его немальчишеская степенность, но, чтобы это было кому-то обидно, он не знал. Никто на него не обижался, даже мальчишки-одноклассники. И друзей у него не было — это верно. Человек он был тихий, спокойный, учился средне и все делал обстоятельно, не торопясь. Мальчишки даже уважали его, потому что и за себя постоять мог, и слабых в обиду не давал — силой не был обижен, характером тоже.
Нет, люди на него не обижались, хотя некоторых и беспокоила его серьезность. Особенно учительницу. Он слыхал, как она спрашивала сестру:
«Отчего он у вас такой?»
«От жизни, должно быть, — отвечала сестра. — Жизнь у нас получилась неладная. Это вот уж потом, когда я подросла и работать стала, вроде все у нас пошло, как надо. А сначала-то ох как трудно было… А мы, как видите, все пережили-перетерпели».
Такое объяснение очень понравилось Федору, и он начал гордиться нелегкой своей жизнью и тем, что он все перенес и не согнулся. Такие они с Анютой сильные и стойкие, что им все нипочем.
