Закрытый перелом - [26]

— Опять двойное… — Виктору была приятна забота Антона, да он и сам переоценивал, переосмысливал свое поведение на работе, понимая, что своими декларациями о справедливости, что своими прямыми, открытыми действиями он ничего не добьется.

— Если хочешь, то даже тройное, — кивнул согласно Антон в ответ на слова Виктора. — Тебя освободили от стенной газеты? Прекрасно. Теперь присмотрись к тому, кто у вас всей наглядной пропагандой в институте заведует. Помогай этому человеку щедро, от души, не жалей для него ни времени, ни сил, а он тебя не забудет при случае. А случай будет, обязательно будет. Это будет твой козырь, твоя защита.

— Противно, Антон, — поморщился одной стороной лица Виктор. — Притворяться противно. Все равно, что в гостях — тебе подадут что-нибудь несъедобное, а ты должен есть да еще нахваливать — вкусно! А сам думаешь, как бы не отравиться…

— А ты думал, что все схватятся за голову — как же мы это просмотрели такого честного, такого принципиального человека, как Виктор Григорьевич Коробов. Ведь у него такие светлые идеи по повышению, простите, по понижению производительности, столь необходимых нашему народному хозяйству агрегатов. Это же гениально просто, что предлагает Коробов: надо требовать от агрегата, от человека только то, что он может, только то, на что он способен. И не больше! Вот тогда все станет ясно, все займет свои места. А вот Иван Сергеевич явно проявил близорукость, недооценил Коробова — давайте-ка мы их поменяем местами. Иван Сергеевич, конечно, человек исполнительный, ему как скажут, он так и сделает, но зато Коробов… Коробов — человек творческий, не так ли?.. Или ты наивно думал, что твоя синяя птица Галка прилетит и защебечет словами: "Чижик-Пыжик, я продала импортные сапоги с подковами и вензелями, не нужны они мне, глупости все это, подумаешь сапоги, не в них счастье, в старых похожу, только набойки отдам прибить, да в старых и гораздо удобнее, совсем не жмут…" Думаешь, другие ради тебя должны жертвовать своим?.. Будь умнее других, терпеливее и они сами с удовольствием окажут тебе ту услугу, в которой ты так нуждался, да еще поблагодарят тебя.

— Неудобно как-то, стыдно обманывать, — больше для вида смутился Виктор.

— Почему? — искренне удивился Антон. — Каждый живет в мире своих собственных иллюзий, один считает тебя плохим, другой — хорошим. А кто прав? Каждого устраивают избранные им иллюзии, каждому удобны именно свои заблуждения, никто не желает отказываться от них. Так какой отсюда следует сделать вывод? Наверное, лучше, чтобы у твоего врага или у человека, от которого ты зависишь, была бы о тебе хорошая иллюзия, а не плохая. Не так ли?

— А может быть, мне неважно, что обо мне думает мой враг или человек, от которого зависят мои дела? — Виктор уже с жадным интересом вступил в спор и внимательно следил за ходом рассуждений Антона. — Мне важно, что я думаю сам о себе. Вот Марк говорит, что есть такое мгновение в жизни каждого человека. Это мгновение непростое, оно последнее и именно в это мгновение человеку открывается все прожитое разом и при этом человек ощущает и познает все величие, всю гармонию мироздания. И вот только в этот момент, в момент этого мгновения, белого мгновения, человек понимает, как он прожил свою единственную, свою неповторимую жизнь… Вот я и хочу, чтобы в этот момент мне не было горько и отчаянно жалко себя.

— О! — Антон поднял вверх указательный палец. — Наконец-то, мы добрались до главного. Молодец твой Марк! Вот и получается — если не хочешь пережить мгновение ужаса от сознания самим собой же загубленной жизни, то надо ежедневно, ежечасно помнить о белом мгновении. Вот послушай, как об этом сказал поэт…

Смертелен сон в ночи хрипевших

И не увидевших утра…

Чей это суд вершится сверху,

Чья кара в этот миг завершена?

Пора бы ей в лицо вглядеться,

Пора бы четко различить

В пустых глазницах холод смерти

И с нею жизнь свою сличить.

Раз все в сравненье познается,

Пусть будет познано вдвойне.

Я — Человек!

А это — Солнце!

И смерть противоречит мне!

Антон читал стихи тихо, только слегка повышая голос в ударных местах.

— Чьи это стихи? — тоже тихо спросил Виктор.

— Есть один журналист, Валерий Истомин. Кстати, это его песня "Неудержимо наступает старость". Помнишь, я тебе об этом говорил?

— Не помню, — Виктор отрицательно покачал головой.

— Истомин в чем-то похож на тебя, — сказал Антон. — Он окончил Технологический институт, но где-то на третьем курсе обнаружил, что есть такое искусство — кино. Кроме того, он обнаружил, что первые двадцать лет своей жизни он прожил бездарно, что знает он очень мало, и начал наверстывать упущенное. Работал день и ночь. Надорвался и в результате попал в противотуберкулезный диспансер. Жена ему попалась очень ревнивая, она заподозрила Валерия в измене и решила отомстить ему с одним художником. Валерий хотел развестись с ней, а она родила ему сына. В кино он теперь не стремится, а вот стихи и рассказы пишет. И песни…

— А ты его откуда знаешь? — спросил Виктор.

— В горах виделись.

— А почему ты меня с ним не познакомил?

— Молод ты еще, — улыбнулся Антон. — Я имею ввиду, что ты еще очень молод в своем духовном развитии. Вот выйдешь из больницы — познакомлю… И не только с ним, есть у меня одна идея…