Закрытый клуб - [14]

Морланд-стрит, 2312. Я даже не знал, где это. Может быть, там и находится этот клуб, окруженный тайной? Даже Майлс, мой источник информации обо всем зловещем и лиго-плющовом, не знал, где физически находится V&D. Не было ни ориентира, ни загадочного здания, туристам на радость. По крайней мере насколько он знал. А Майлс поглощал эту ерунду с азартом коллекционера марок. Если не знал Майлс, значит, не знал никто.

Вчера, не утерпев, я рассказал Майлсу о приглашении — мне неудержимо хотелось с кем-то поделиться. Помощь от него поступила радикальная: он почесал свою бороду, не знавшую ножниц, потрепал меня по плечу и сказал:

— Мой совет? Если тебе предложат трахнуть козу, можешь отказаться.

— Пожалуйста, не шути! Я и представить себе не могу, во что влезаю!

— Джереми, как философ, я имею дело с этикой и разумом. Как человек, у которого есть хобби, я балуюсь мифологией и университетским фольклором. И тем и другим занимаюсь, не вставая с дивана и не выключая телевизор. Что касается реальности, ты залез в такие дебри, куда я и не заглядывал. Поэтому — дальше сам, сынок.

Он с улыбкой пожал плечами. Бросив «спасибо», я оскорбленно потопал к двери.

— Джереми!

— Что?

— Одно могу посоветовать.

— Ну? — обрадовался я.

— Не забудь поблагодарить козу письмом.

Я с силой захлопнул за собой дверь, но Майлс успел прокричать:

— Богатые обожают благодарственные письма!

И дверь с грохотом закрылась под его зычный хохот.

Дом 2312 по Морланд-стрит, бледно-голубой двухэтажный викторианский особняк с темно-синей отделкой, восьмиугольными эркерами и заостренными треугольными башенками, ничем не выделялся среди других домов на тихой улочке. Газон радовал глаз ухоженностью.

На крыльце сидели две молодые, примерно моего возраста, женщины. Мне они показались не местными: загорелые, длинноногие, с начесами, как у скучающих летних девиц времен моего детства. Одна улыбнулась мне, когда я поднялся по ступенькам, другая изучала свои ногти и не подняла головы.

— Джереми, — представился я.

— О’кей, — ответила улыбающаяся с подростковой интонацией «А я при чем?» и, не мигая, уставилась на меня. Я моргнул первым.

— Я правильно пришел?

Другая девушка засмеялась, не отрывая взгляда от ногтей. Это был высокомерный смешок, пропитанный запахом жвачки.

— Почему вы спрашиваете нас, правильно пришли или нет?

Этот справедливый вопрос заставил меня покраснеть. Пробормотав что-то вроде «Извините», я шагнул к двери и услышал, как девицы зашептались за моей спиной. Одна из них сказала: «Я знаю!» — и они засмеялись.

Звонка я не увидел, поэтому постучал и стал ждать.

Наконец дверь открыл мужчина, словно сошедший со страниц каталога «Брукс бразерс», — с красивым загорелым лицом, правильными морщинами, серебристыми волосами, в клетчатой рубашке с расстегнутым воротом и в прекрасном дорогом блейзере.

— Входите, Джереми. Вы вовремя.

Он потрепал меня по плечу.

Мы прошли через фойе в величественную гостиную. Изнутри дом казался больше, чем снаружи. Мужчина двигался уверенно и свободно, настолько идеально чувствуя себя в своем облачении, что я показался себе инопланетянином в моем. В комнате, уставленной стульями и диванами, частично сдвинутыми к роялю, все места оставались свободными, как в салуне приграничного городка после закрытия шахт.

— Я пригласил бы вас присесть, но, боюсь, у нас нет времени, — сказал он.

Тронув покачивающиеся створки дверей, в зал вошла женщина и обняла мужчину за шею. Она шла нетвердо, и от нее сильно пахло алкоголем и духами. Ее осветленные волосы, черные у корней, торчали кручеными пружинками из-за плохой химической завивки. Ее белая безрукавка открывала толстый живот; такой стала бы любая из девиц на крыльце, если бы не просыхала лет двадцать и загорала, не щадя себя.

— Привет, малыш, — заворковала она с тягучим южным выговором.

Мужчина не шевельнулся, когда женщина повисла у него на шее. Что эта замухрышка делает рядом с таким, как он?

— Это Джереми, — сказал ей мужчина без малейшей неловкости. — Джереми, это моя подруга Кэндис. Она прилетела сегодня утром.

— Рад знакомству. — Я протянул руку.

— О-о, он хорошенький! — Она пьяно ухмыльнулась. Несмотря на ее кричаще яркий макияж, я понял, что раньше она была очень красива. — Надо познакомить тебя с моими дочерьми, — сказала она и насмешливо подмигнула: — Младшая — девственница.

Я смущенно кашлянул.

— Кэнди, налей себе выпить. Мы с Джереми поднимемся наверх.

Он обнял меня за плечи и повел по парадной лестнице на второй этаж. Я залюбовался изысканной обстановкой. Каждая деталь, каждый штрих были безупречны: мраморные арки с гладкогрудыми ангелами, склонявшимися над проходящим, старинные часы и лампы, чья форма повторяла изгибы комнат. Незнакомец тоже шел плавно, как бы обтекая каждый поворот. Женщина внизу вносила единственный диссонанс: казалось, кто-то исторг из инструмента фальшивую ноту. Лукавая, безумная мысль мелькнула у меня: неужели надо мной насмехаются? Может, появление представительницы «белой голытьбы» призвано напомнить мне, кто я есть? Или это у меня разыгралась паранойя? Кто знает, не предпочитает ли незнакомец именно таких Кэндис? В конце концов, Билл Клинтон обладал самыми широкими возможностями, но вспомним вереницу тех, за кем он бегал. Всегда будут сенаторы, которых застанут со спущенными штанами в придорожных мотелях, где они пробуют на вкус разные способы саморазрушения. Так что же это — порок или пародия? Получилось, конечно, смешно, но вопрос в том, кто над кем смеется: я над ними или они надо мной?