Закрытая книга - [4]

– Считаешь? – ухмыляется он. Я закрываю глаза, вспоминая, как целовала его обнаженную грудь.

– Разве тебе не пора?

– Ты не можешь дождаться, чтобы избавиться от меня? – переспрашивает он, и я замечаю – со злорадной радостью – обиду в его голосе. Может быть… может быть…

– Помню, как однажды мама взяла меня в Санкт-Петербург. Это была идея Вити, ее тогдашнего мужа…

– Самое близкое, что у тебя было к фигуре отца? – Андре повторил мои слова почти дословно. Хорошая память? Или он настолько интересуется мной, чтобы слушать все мои глупые рассказы о моем банальном детстве? Скорее первое, чем второе.

– Он водил машину, черную «Хонду», и я сидела на заднем сиденье, смотрела на дорогу, которая плелась за нами. Шоссе с выбоинами после нашей бесконечной зимы. Потом мы остановились в маленькой двухкомнатной квартирке прямо на Невском, там была консьержка, она кормила меня каждое утро яичницей и двумя сосисками. Мама пила только сок. Витя съедал ее яичницу вместе со своей.

– Ты так подробно все запомнила, сколько тебе было лет?

– Наверное, лет десять.

– Хорошая поездка? – Андре смотрел растерянно, не понимая, к чему я веду.

– Не знаю. Они ругались все время, у мамы были какие-то переговоры в одном из театров. Витя не хотел, чтобы она соглашалась, он не любил Питер. Но для меня это была восхитительная поездка. Мы облазили весь Петербург, катались на катере. Я съела столько мороженого, что у меня началась ангина. В Питере совсем другое мороженое. Витя держал меня за руку, когда мы переходили дорогу. Когда я ходила куда-то с мамой, она всегда бежала вперед, уверенная, что я уж как-нибудь не потеряюсь. Однажды я на самом деле потерялась. Но не в этом дело, не в этом. – Я начала путаться, рассказчик из меня никудышний. И вся эта история – глупость, разве нет.

– А в чем же дело?

– А в том, что сколько я потом не ездила в Питер – с мамой, с моим школьным классом и потом, когда я уже выросла, по работе, – я никогда уже не была там так счастлива. Не смогла пережить ничего подобного, что пережила в той поездке. Потому что такое не повторяется. Это просто невозможно.

– В одну реку не войдешь дважды? – переспросил он грустно. Да уж, столько слов, чтобы он суммировал все одной банальной поговоркой.

– Что-то типа того. Но мне хочется. И всегда будет хотеться. Хоть это и невозможно.

– Я легко могу войти в тебя дважды. И даже двадцать раз. И каждый раз это будет что-то новое, – заметил Андре и посмотрел на меня с напряженным ожиданием. От этих слов я чуть было не начала отматывать все назад, но Андре не дал мне шанса. Он развернулся и пошел к двери.

– Ты хотел бы, чтобы я помнила тебя и страдала, да? – спрашиваю я довольно зло.

– А ты, конечно, планируешь меня забыть и наслаждаться забвением, верно? – уточнил он, взявшись за дверную ручку.

– Если смогу, – эхом отвечаю я. Наверное, что-то в моем голосе выдает меня. Андре останавливается – уже в дверях – и разворачивается ко мне. Он долго смотрит на меня, красивый, зачем-то обиженный мной мужчина. Я вижу его в последний раз, по крайней мере наедине, и я хочу, чтобы мы расстались вот так? Андре такой уязвимый сейчас, что ни за что не поверишь, что именно его нежные руки оставили синяки на моих запястьях.

– Ты можешь вести себя как взрослый человек? – спрашивает он, явно «заведенный» до предела моим поведением. – Ты можешь объяснить, какая муха тебя укусила?

Муха по имени Сережа? Вся моя жизнь?

– Я провожу тебя, – говорю я и тянусь, чтобы взять с собой кардиган. Мне холодно, хотя на улице жарко. Меня бьет дрожь. Может быть, я простудилась?

– Спасибо, не стоит. Можешь начинать забывать меня. – К Андре возвращается его привычная уверенность в себе. Я вздрагиваю, когда слышу хлопок двери.

Он исчезает быстрее, чем я успеваю прийти в себя. В голове стучит – все кончено, все кончено, все кончено. Но может ли быть кончено что-то, что никогда и не начиналось? Забавно: одна ночь, а помнить ее я буду, наверное, всю жизнь. Как ту поездку в Питер.

Распустилась.

– Ваше кофе, мадам. – Официантка смотрит на меня с неодобрением, потому что я ничего не ем, но зато пью уже вторую чашку кофе. Я с трудом осознаю, где я – в баре, в лобби отеля. Мой кофе горький, крепкий – как я люблю. Как же это здорово, быть потерянной в другой стране, на мягком диване, с маленькой чашечкой кофе в руке.

– Спасибо, – отвечаю я, получая своеобразное удовольствие, разговаривая на французском. Возможно, мне не хватает этого в России. Может быть, мне стоило бы иногда соглашаться на поездки, мне ведь предлагают периодически. В Бельгию, например, и в Амстердам. И в Нормандию. Может быть, я могла бы приезжать периодически…

Ты никогда его не увидишь. Это нужно закончить здесь и сейчас. Прекрасное воспоминание.

Мне хочется кинуть в кого-нибудь чашкой кофе, но вместо этого я опрокидываю чашку на стол – брызги летят во все стороны. Я встаю, воровато озираюсь, бросаю на столик купюры и вылетаю из кафе так, словно там начался пожар. На переходе, пока все ждут сигнала светофора, я закрываю глаза, и меня тут же охватывает слепое упоение, что я испытала, когда моим телом распоряжался Андре. Каждая отдельная клетка в слепом упоении от него. Вдруг я осознаю, что всем вокруг ясно, о чем я думаю. Мне кричат что-то по-французски, меня толкают в спину. Я нарушаю гармонию городского потока, глупая курица.