Закопчённое небо - [88]

Илиас, прихлебывая вино, равнодушно заметил:

— Я порвал их.

— Ты порвал их? Почему? — чуть не плача, воскликнула Мариго.

— Там были одни глупости… Какие-то стихи, всякие слова о народе и прочая чепуха, — сказал Илиас брату.

Все замолчали. Никос побледнел и опустил голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Слышно было только, как вилка Илиаса стучала по тарелке; остальные перестали есть.

— Ну ничего, — пробормотала Мариго. — Может быть, это были никому не нужные бумаги… Но я нашла их уже потом у нее в ящике и хотела сберечь. Ну, ничего… Ничего…

— Их уже нет, о чем тут говорить, — вмешался Илиас, продолжая жевать. — Теперь, братишка, у кого есть голова на плечах, тот делает деньги. Я тут обмозговал одно дельце. Надеюсь, оно… поможет нам всем поправить дела.

— Мне померещилось, что я слышу покойного Хараламбоса, — прошептала Мариго. — Яблоко от яблони недалеко падает. Остерегайся, сынок. Иной раз человек размечтается о том о сем, а потом, когда спустится с небес на землю, ему и жить тошно. — Обернувшись к Никосу, она спросила его с улыбкой: — Почему ты ничего в рот не берешь? Ешь! Мне сейчас кажется, что к нам возвращается опять наша прежняя спокойная жизнь. После стольких-то бед! Даже от этих стен, чудится мне, исходит сегодня какое-то тепло.

Она робко потянулась к младшему сыну и своей морщинистой рукой сжала его пальцы. Это не ускользнуло от внимания калеки. Он с улыбкой подлил себе вина и осушил стакан.

— Баламутишь ты нас, старуха, всякой ерундой, — заметил он.

Ужин продолжался, но никто уже не мог избавиться от какого-то гнетущего, тяжелого чувства. Георгия за весь вечер не обмолвилась ни словом. Она сидела, наклонившись над своей тарелкой, прислушивалась к тому, что говорили другие, и с нетерпением ждала конца ужина. Мариго же болтала без умолку. То она вспоминала прошлое, то расспрашивала Никоса о всякой всячине, улыбаясь то одному, то другому сыну. Выпив немного, Никос стал рассказывать о своей партизанской жизни. Калека перебил его. Он хотел во что бы то ни стало выложить историю о проклятом муле.

— Дай, Илиас, ему кончить, — попросила Мариго.

— Иди ты… Когда я говорю, не встревай лучше, — закричал он сердито на мать. Все оцепенели от этого внезапного взрыва гнева, а он продолжал: — Подлец этот мотнул головой и поглядел на меня. Да-а, глаза у него — точно у человека. Я наступил ему на морду, а тут как бабахнет!.. Вот без ног и остался…

— Такое уж твое счастье, сынок, — с горечью сказала Мариго.

— Глупости! Еще что-нибудь, старуха, дашь нам поесть?

— Хочешь сыру?

— Подавай сыр, и к черту все эти партизанские небылицы, иначе света белого не взвидишь. А ты, — обратился он к Георгии, — вправь мозги своему муженьку. Я тут обстряпал одно дельце, получу скоро права на вождение автобуса и перепродам их. Но братишка должен помочь мне. Шальные деньги.

— Меня не интересуют твои планы, Илиас, — перебил его Никос.

— Тебя не интересует, как раздобыть деньги? Ты, бедняга, просто рехнулся. Что ты будешь делать? У тебя же ни гроша за душой.

— Думаю пойти опять на завод.

Илиас продолжал настаивать. Он говорил, чьей помощью он заручился, как они с Никосом спустят кому-нибудь раздобытые права, сколько денег предполагает он выручить… Илиас дал волю своим мечтам. Лицо его оживилось. Под конец он прибавил растроганным голосом:

— Мы будем вести дело по-честному, дружно, как подобает братьям… Пусть и старуха наша, бедняжка, порадуется немного…

— Меня это не интересует, я сказал тебе, — оборвал его Никос.

Мариго, к своему ужасу, увидела, что лицо калеки судорожно подергивается. Вот-вот последует обычный взрыв.

— Ну ладно, ладно. Пусть каждый займется своим делом, — пробормотала она. — Вот тебе сыр…

— Он, мать, не набрался еще ума. Этому дураку мало того, что ему сбрили бороду…

— Заткнись! — заорал Никос и так сильно стукнул кулаком по столу, что тарелки, стаканы, вилки и ножи подпрыгнули и зазвенели.

Мариго побледнела, широко раскрытыми глазами смотрела она на обоих сыновей.

— Держи лучше рот на замке! Слышишь?.. Я-то знаю, что ты вытворял в госпитале… Клянусь богом, жаль мне тебя, — тихо добавил Никос.

Илиас рассвирепел.

— Катись к черту и не приставай ко мне, а то пошлю еще подальше. Да кто ты такой, наконец? Вы предали родину, и мало вам этого? Сволочи! Предатели! — бушевал он.

Никос вскочил с места, чуть не опрокинув стол. Он бросился на брата, готовый вцепиться ему в горло.

— Замолчи сейчас же! — закричал он.

— Перестаньте! — раздался вдруг голос Георгии.

Калека схватил со стола нож и, отъехав в своей коляске немного назад, приготовился к обороне. Никос изловчился и сдавил у запястья руку брата, сжимавшую нож; началась ожесточенная драка.

— Разними их! Разними их! Чего ты смотришь? — кричала Георгия, тряся за плечо свекровь.

Мариго не трогалась с места. Ее расширенные от ужаса глаза были прикованы к дерущимся сыновьям. Все произошло так внезапно!.. Наконец Никосу удалось вырвать у брата нож. Но Илиас тут же, приподнявшись, вцепился ему в волосы — в госпитале он наловчился драться, — при этом коляска его перевернулась и сам он рухнул на пол.

— Поднимите его, ради бога! — в ужасе закричала Георгия.