Закопчённое небо - [81]

Бабушка Мосхула ощупью добралась до порога чуланчика. Она ухватилась рукой за засов, застучала в дверцу.

— Мимис! Мимис! — объятая страхом, звала она внука. — Мы погибли! Открой мне!

— Сиди там! Сиди там! — закричал Мимис.

Но он не успел повернуть голову, как пуля попала ему прямо в лицо. Он упал на спину. Но в пылу боя даже Элени, которая была ближе всех к Мимису, сразу не поняла, что он мертв.

Пулемет строчил, как новогодняя трещотка. В окно и носа нельзя было высунуть.

Георгос подполз к своему мертвому товарищу. Он задел его локтем по щеке, но в это время на крыше противоположного дома мелькнула солдатская пилотка, и он, даже не взглянув на Мимиса, прицелившись, выстрелил в нее.

Солдаты уже приближались к воротам их домика.

— Не прячьтесь, ребята! Бросайте гранаты! Бросайте! — заорал Сарантис.

Две ручные гранаты взорвались в переулке, подняв столб пыли. Солдаты ничком упали на землю. Капитан перестал ругаться. Запасники на террасе, пригнув головы, строчили из пулемета.

Бой приближался к концу.

В общей сумятице никто не слышал, как стонал на крыше дома, где жила Фани, молодой греческий солдат. Он лежал, прислонившись головой к трубе и судорожно вцепившись руками в живот. Тщетно пытался он остановить кровь, впитывавшуюся в его грязную рубаху.

Солдата звали Захариас.

Его вместе с большой группой крестьян привезли в Афины с юга Пелопоннеса. В такое бурное время разве поймешь, кто был виноват в их стычке с партизанами! Во всяком случае, в столице им сразу выдали автоматы, ножи, военную форму, напоили всех вином. Большинство из них напоминало не прирученных еще зверей. В полдень они с жадностью набрасывались на обед. А в свободное время сидели в тупом оцепенении и чего-то ждали. Чего же они ждали?

Впав в забытье, Захариас не мог отделаться от нескольких туманных воспоминаний, преследовавших его.

Город. Дикая орда растекается по темной улице. Ей поручено произвести аресты… За что сажают этих людей? «Коммунисты? Прикончить их!» Неужели зарезали ножом эту девушку? Он сует руку за пазуху убитой, которая не успела еще остыть. Щиплет ее, потом стаскивает с коченеющего пальца колечко…

Он вдребезги пьян. Огромный город преследует его, как кошмар, не дает ему покоя. Он в публичном доме, в комнате у проститутки. Вот он вынимает из кармана колечко.

— Возьми его, — еле ворочая языком, говорит он девице.

— С чего это ты мне его даришь, красавчик?

— Так просто.

— Ха-ха-ха!

Смех проститутки гулом отдается в его ушах. Все странно гудит и бурлит вокруг него с того самого дня, как бурей прибило его сюда, оторвав от мягкой, вспаханной земли.

Колечко поблескивает на пальце проститутки. Проститутка будит в нем разлетевшиеся как дым мечты о красивых деревенских девушках, о родной земле, мирной доброй земле, потерянной им навсегда. Все словно заволокло туманом. Его мутит от еды, вина, духоты, вони публичного дома и рвет прямо на постель.

— Чтоб тебе провалиться, дурень, грязная свинья! Нализался, так нечего лезть к бабе! — вопит проститутка…

Захариас никак не мог отделаться от этих мутных картин. А бой между тем продолжался.

Солдаты по переулку подползли к самым воротам. Пулемет теперь без передышки строчил по окну. Рухнула стена, на которой висели вышитый кораблик и воскресный костюм Черного, и густое облако белой пыли окутало комнату. В этом тумане Сарантис и его товарищи дышали с трудом и почти ничего не видели. Они чувствовали приближение смерти.

Лежа за баррикадой, они продолжали отстреливаться. Георгос, не вставая, бросил в окно последнюю ручную гранату. Ее взрыв на несколько минут задержал наступление солдат. Вдруг Георгос почувствовал, что кто-то тянет его за ногу.

Он обернулся и увидел Элени.

Ее изуродованное лицо заливала кровь. На нем можно было различить лишь один сверкающий глаз. Собрав последние силы, она подползла к нему, чтобы его коснуться.

— Элени! — раздался отчаянный крик и потонул в гуле выстрелов.

— Они проникли во двор! — закричал Сарантис.

Тимиос беспрерывно палил из пистолета, приставив его к притолоке двери. В нескольких шагах от него во дворе упал раненый солдат. Другие солдаты тотчас отступили, прижались к ограде.

— Не стреляй, не стреляй в меня! — прошептал раненый.

Что мог ему ответить Тимиос? Солдат, осмелев, пополз к двери домика, чтобы спрятаться хотя бы там. Ведь на середине двора его могли прикончить случайно даже свои. Он вцепился руками в мраморную доску, загораживавшую дверной проем.

— Не стреляй! Не стреляй в меня! — молил он.

В тюфяки, сваленные на пол, попала граната. При взрыве старое кресло, Тимиос и посудная полка отлетели к стене. Из двери вырвался черный столб дыма.

— Будь осторожен, может, там еще не все убиты, — сказал у ограды один солдат другому, удерживая его за ремень.

Лучи солнца упорно пробивались через черную завесу, скрывавшую двор. Прижавшись к полу, Сарантис искал глазами своих товарищей. Он увидел Георгоса, выползшего на середину комнаты. Видно, и тот хотел проверить, остался ли хоть кто-нибудь в живых.

Сарантис приподнял немного голову, и взгляды их встретились. Но им некогда было обменяться хоть словом. Сарантис тотчас повернулся на другой бок и приник к двери. Он еще раз выстрелил.