Закопчённое небо - [30]

— Ерунда, — пробурчал Перакис. — Ты что хотела бы? Чтобы я баловал его с пеленок и он стал бы маменькиным сыночком? Чтобы он делал, что ему вздумается, а я плясал под его дудку? Этого бы ты хотела? Вы, женщины, понятия не имеете о дисциплине. Вот пожалуйста, час ночи, а его все нет. Как, ты сказала, фамилия владельца завода? А, Каллиопа?

Но жена его спала глубоким сном, сидя на стуле.

— Гм! Пусть только придет, я с ним поговорю, — проворчал полковник и пошел в переднюю дожидаться там сына.

21

На приемах, которые устраивались каждый четверг в особняке Маноглу, обычно собиралось немногочисленное общество. После смерти жены Маноглу предпочитал не приглашать особенно много гостей. Он принимал у себя министров, политических деятелей, людей искусства, — в общем, сливки общества. На этих приемах роль хозяйки дома играла Лидия. Она старалась развлечь приглашенных, создать непринужденную атмосферу и следила за тем, чтобы никто не скучал. Гости ели, пили, беседовали на разные темы, дамы оживленно сплетничали, и время проходило приятно и незаметно.

По правде говоря, Лидия восхищалась выдающимися людьми и знаменитостями, посещавшими их дом. После бесплодного увлечения шелковичными червями, живописью и бродяжничеством она буквально помешалась на литературе и политике.

Хозяин дома прислушивался к разговорам, удобно устроившись в кресле, обитом бархатом. Обычно он не принимал в них участия. Потягивая вино, он не сводил холодного взгляда с гостя, завладевшего общим вниманием, и, услышав какую-нибудь шутку, снисходительно улыбался.

Сегодня Георгос пришел сюда одним из последних. У него не было никакой причины опаздывать. Весь вечер он бесцельно слонялся по улицам и несколько раз порывался сесть в автобус, чтобы вернуться домой, но вспоминал, что Лидия его ждет. Теперь он уже твердо знал, что равнодушен к Лидии, а ее приемы оставляли в его душе лишь ощущение страшной пустоты. Его самого удивляла происшедшая в нем перемена. «Почему я потерял всякое честолюбие? Зачем я учусь? Зачем живу?» — часто спрашивал он себя и не в состоянии был ответить на мучившие его вопросы.

Войдя в гостиную, Георгос вежливо поклонился гостям и сел рядом с Лидией возле горки с фарфором. Ярко раскрашенные китайские мандарины улыбались через стекло своей загадочной улыбкой.

— Алло, Байрон! — развязно приветствовала его Лидия.

Так она называла его с первого дня их знакомства, потому что юноша тонкими чертами лица напоминал знаменитого поэта.

— Добрый вечер, Лидия, прости, что я опоздал.

— Знаешь, dear {[2]}, я волновалась, как бы ты сегодня совсем не сбежал от меня. Тогда ты не увидел бы, какую прекрасную шутку сыграю я с Буби. — Посмотрев на отца, она покатилась со смеху. — Une historie extraordinare. Tu verras {[3]}.

— He понимаю, что ты имеешь в виду? — сказал довольно холодно Георгос.

Его раздражали манеры Лидии и неестественный тон, который появлялся у нее, когда она разыгрывала из себя светскую даму.

— Я тебе скоро все объясню, cheri {[4]}, — прошептала она ему на ухо. — Пока что это тайна.

У Георгоса Перакиса не было ничего общего с этой девушкой. Долгое время он встречал ее в университете в толпе других студентов и не чувствовал к ней никакого интереса. Однажды ни с того ни с сего она подсела к нему на лекции. С этого началось их знакомство.

У Георгоса был низкий певучий голос, который иногда звучал особенно красиво, точно он декламировал стихи. Когда он рассуждал о чем-нибудь серьезном, то весь загорался, и Лидия могла подолгу смотреть на него, покусывая кончик своего карандаша. Сначала Георгоса поразил ум Лидии, ее знания, и он решил, что встретил девушку, близкую ему по взглядам, что их объединяет глубокое внутреннее взаимопонимание и связывает какая-то идеальная дружба. Но вскоре он убедился, что первые впечатления были обманчивы. На самом деле Лидия была ограниченная, неуравновешенная, легкомысленная девушка, лишенная всяких моральных устоев, стремящаяся не нарушать лишь внешних приличий, как того требовало окружающее ее общество. Постепенно Георгос все больше и больше отдалялся от нее…

Внимательно прислушиваясь к общему разговору, Георгос пропустил мимо ушей последние слова Лидии.

— Самое неприятное явление нашего времени — это, конечно, человек, лишенный всяких идей, — говорил некий Папакостас, высокий лысый мужчина с живыми глазами.

Папакостаса в то время считали человеком чуть ли не с самым светлым умом, и поэтому его появление в гостиных вызывало всегда особый интерес. Он создал себе славу рядом статей, опубликованных при диктатуре в книге под названием «Упадок коммунизма».

— Я имею в виду высокие идеи, которые тем или иным образом влияют на развитие сознания личности, — продолжал он, тщательно разжевывая бутерброд.

— У простого народа плохая закваска, вот в чем беда. У нас все родятся мелкими воришками, — промямлил бывший депутат. Рот у него был набит, и он с трудом выговаривал слова.

— Вот именно! — воскликнул Папакостас. — Народ отстает в своем умственном развитии… Я даже рискнул бы определить это явление как «умственную неполноценность», не страшась обвинений в преувеличении.