Законный брак - [38]

Может, вам это кажется совершенно очевидным? Увы, мне так не показалось. Эта информация весьма пригодилась бы мне лет десять назад, когда я впервые выходила замуж. Но я ничего этого не знала. И иногда меня просто ужасает тот факт, что я вышла замуж, не обладая такими полезными сведениями, – не обладая вообще никакими сведениями, раз уж на то пошло. Вспоминая свою первую свадьбу, я невольно думаю о том, что говорят многие мои друзья о дне, когда принесли своего первого ребенка домой из роддома. Есть такой момент, докладывают они, когда медсестра вручает младенца и молодая мама вдруг с ужасом понимает: «О боже! Они собираются отдать его мне? Откуда я знаю, что с ним делать?» Но так уж повелось, что в роддомах отдают младенцев матерям, потому что существует общепринятое мнение: материнство – это инстинкт, и каждая мать должна каким-то образом – от природы – знать, как ухаживать за ребенком. Мол, любовь научит, даже если опыта для этого большого дела – ноль.

Я поняла, что мы часто подходим с таких же позиций к браку. Мы верим, что, если двое действительно любят друг друга, личное общение наладится как-то интуитивно и брак протянет вечно на одной лишь силе взаимной симпатии. Ведь всё, что нам нужно, – это любовь! По крайней мере, так я думала в молодости. Что не нужны никакие стратегии, помощь, методы и взгляд со стороны. Так и вышло, что мы с первым мужем взяли и поженились в состоянии полного невежества, полной незрелости и неподготовленности – просто потому, что нам так захотелось. Мы произнесли обеты без малейшего понятия о том, как сохранить этот союз живым и здоровым.

Стоит ли удивляться, что, вернувшись домой, мы первым же делом уронили «ребенка» прямиком на его ничего не соображающую маленькую головку?

Итак, спустя десяток с небольшим лет, собираясь снова выйти замуж, я решила, что подготовиться к этому нужно более осознанно. Непредвиденно долгий период помолвки, предоставленный нам Министерством нацбезопасности, имел свое преимущество: времени на обсуждение вопросов и проблем, связанных с браком, у нас с Фелипе было неприлично много (каждый час дня – свободный, и так в течение нескольких месяцев). Вот мы и обсуждали. Обсуждали всё. Вдали от наших родных, вдвоем на краю света, в десятичасовых автобусных путешествиях, когда деться было буквально некуда. Времени у нас было сколько угодно, и мы с Фелипе говорили и говорили, ежедневно прорисовывая будущую форму нашего брачного контракта.

Разумеется, верность играла ключевую роль. Это условие существования нашего брака было неоспоримым. Мы оба понимали, что, стоит доверию пошатнуться, вернуть его будет очень сложно и болезненно, а то и нереально. (Как сказал мой папа, инженер-эколог, касательно загрязнения воды, «гораздо проще и дешевле не загрязнять реку, чем потом ее очищать».)

Довольно легко мы обошли потенциально взрывные темы домашних дел и обязанностей: у нас уже был опыт совместной жизни, в ходе которого обнаружилось, что нам по силам легко и справедливо распределить эти занятия. Наши взгляды также совпали на предмет совместных детей (спасибо, нет) – согласие по этому вопросу ликвидировало потенциальный супружеский конфликт поистине исполинских размеров. К счастью, мы были сексуально совместимы и не предвидели будущих проблем в этой сфере – а выискивать сложности там, где их нет, попросту глупо.

И вот у нас осталась лишь одна вещь, реально способная разрушить брак: деньги. Как оказалось, тут было о чем поговорить. Безусловно, мы с Фелипе придерживались одного мнения по поводу того, что в жизни важно (вкусная еда) и что не так важно (вкусная еда, поданная на дорогом фарфоре). Но в целом понятия и принципы в отношении денег у нас были очень разные. Я всегда была консерватором во всем, что касается сбережений, относилась к деньгам аккуратно, постоянно откладывала и была совершенно неспособна жить в долг. Видимо, всё дело в уроках, преподнесенных мне экономными родителями: для них каждый день был как 30 октября 1929 года,[15] и мой первый сберегательный счет мне открыли во втором классе.

А вот отец Фелипе однажды променял хорошую машину на удочку.

Экономия в моей семье была сродни религии, поддерживаемой государством. Фелипе не питает столь высокого почтения к бережливости. В нем заложена природная предпринимательская готовность рисковать, и перспектива потерять всё и начать сначала пугает его гораздо меньше меня. (Скажу по-другому меня эта перспектива пугает до смерти.) Кроме того, в отличие от меня, у Фелипе нет врожденного доверия к финансовым учреждениям. Вполне оправданно, ведь он вырос в стране с сильной инфляцией – он даже считать научился, глядя, как его мать ежедневно подсчитывает, насколько обесценились ее запасы бразильских крузейро. Таким образом, наличные деньги в его представлении никакой ценности не имеют. А банковский счет – тем более. Выписка из банка – не более чем нолики на бумаге, способные исчезнуть в одночасье по причинам, совершенно нам неподвластным. Поэтому, как объяснил мне Фелипе, он предпочитает хранить сбережения в виде драгоценных камней или недвижимости, а не в банке. Он ясно дал понять, что его мнение на этот счет никогда не изменится.