Закон вольных пастбищ - [2]

Ялла снова подал знак — на этот раз хриплым криком серого ястреба, нетерпеливым и настойчивым.

Амина отбросила все колебания. Она выбежала из хижины. Ничего не взяла она с собой, даже деревянный черпак для перемешивания молока — подарок матери — оставила дома… И тут ее перехватил брат! Амина и не подозревала, что он все время прятался рядом, за деревом, со стаей полудиких овчарок. Натравив собак на Яллу, он схватил Амину и поволок ее обратно в хижину. Она царапалась, грозилась, проклинала его, но он только смеялся… Закон вольных пастбищ уже не защищал Яллу и Амину.

И вот теперь она — пленница, ее заперли в хижине. Но все равно она не могла даже допустить мысли, что Ялла навсегда потерян для нее. Это просто невозможно! Должен же быть какой-то выход! Если бы он как-нибудь ухитрился освободить ее из этой тюрьмы и увезти в свою хижину: пока Джама не пригнал последних буйволов в счет выкупа, Ялла мог бы еще сделать ее своей женой — по праву сильного. Никто не смеет нарушать закон вольных пастбищ. Всем кочевникам известен он, все чтят этот закон… Только как Ялла узнает, где ее искать? Как он узнает, когда приедет Джама со своими буйволами? Нет, все, все погибло!.. И Амина снова залилась горькими слезами.

— О Ялла, мой Ялла! Приди и спаси меня, Ялла! Я твоя, ты — мой муж!

Она металась, кричала и грозила, пока брат не прикрикнул на нее из-за двери, посулив, что ей крепко достанется, если она не успокоится. Но как она может успокоиться, если все тело жжет от пыли и шипов, впившихся в него? О смерть, приди скорей! Лучше умереть, чем стать женой Джамы!

Из споров, доносившихся снаружи, она поняла, что уже собираются седлать лошадей. Кроме Модио, там были и другие ее братья, возвратившиеся из степи. Один сказал, что на нее нужно надеть черную чадру, другой возразил, что по обычаю полагается белая. Какими пустяками они занимаются! Старший брат заявил, что поедет на одной лошади с невестой, позади нее; после того как ей досталось от Модио, ее нельзя ни на минуту оставлять без присмотра. Как они стараются! И все только ради пятисот голов скота!

Внезапно до ее сознания дошло, что она уже не слышит голосов братьев. Их болтовня, грубые шутки неожиданно оборвались. Грозное молчание нависло над степью. Воздух в маленькой хижине стал тяжелым и душным. У Амины запершило в горле. Вдруг тишину прорезал хриплый крик одного из братьев.

— Пожар! Пожа-ар! Эй, скорей воды, воды! Горим!

Амина встрепенулась. Ее крохотная тюрьма заполнялась густым дымом. Дышать стало нестерпимо трудно, грудь разрывал кашель. Отчаяние удесятерило ее силы. Она стала биться о дверь. Дым валил изо всех щелей. Снаружи доносились крики и брань мужчин, пытавшихся удержать испуганный скот. Их голоса, как глухие удары, отдавались в ее ушах. Она задыхалась. Неужели они не вспомнят о ней? Неужели они так жестоки? Или и вправду коровы им дороже жизни сестры?

Сильная рука распахнула настежь дверь, и низкий мужской голос повелительно крикнул:

— Беги за мной! Это я, Ялла!

В сердце вспыхнула радость, но сведенные судорогой удушья губы не могли произнести ни звука. Могучая рука обхватила ее талию, и земля ушла из-под ног. Она зацепилась волосами за стебли сухой травы, которой была покрыта крыша. Ласковые мужские пальцы бережно сняли колючки, запутавшиеся в волосах. Ей казалось, что все это ей просто снится. Живительный воздух ворвался в ее легкие. Желтые полотнища пламени вздымались к небу, сливаясь в слепящие огненные столбы. Прикрывшись рукой от огня, она увидела братьев. Они метались из одной хижины в другую, таща циновки, кошели, кувшины с молоком. Нет, это уже не было сном. Все — и голос тоже! — было явью.

— Вот она! Братья, сюда скорей! Держите ее!

— Ялла, — всхлипывала Амина, — они нагоняют нас! Что нам делать?

— Пусть попробуют! Мой дом в пяти милях. Веселая будет гонка!

Ялла с Аминой на руках пробежал через все стойбище и посадил девушку на своего коня.

— Скорей! — крикнул он, вскакивая на коня позади нее. — Вперед!

Конь рванулся в степь. Каждый его шаг болью отдавался во всем теле Амины. Волосы ее развевались по ветру. Позади уже скакали братья, неутомимые, ловкие наездники, да еще разъяренные похищением сестры. Амина ясно различала топот их коней. Великий Аллах! Что ей делать?

Вз-з-з!

Это стрела. Лучше сдаться, пока не поздно!

— О Ялла, лучше уж остановиться и самим вернуться домой. Все равно нам от них не уйти.

Ялла только рассмеялся, и она почувствовала себя глупенькой, услышав этот громовой могучий мужской смех. Над чем смеется он? Над отравленной стрелой, которая вот-вот вонзится в его спину и, сковав его смертной судорогой, сбросит на землю, где он умрет, корчась и захлебываясь кашлем? О отважный Ялла, возлюбленный мой!

Конь начал задыхаться под тяжестью двойной ноши. Заросли вдруг стали реже, теперь путь их лежал через кручи и скалы. Вот тут-то и скажется, кто из наездников искуснее. Здесь ее похититель или потеряет ее, или завладеет ею навечно. Она сдерживала дыхание. Боль тысячами жал жгла ее тело, но она знала, какая радость ждет ее впереди, и это придавало ей мужества.

Все тяжелее и напряженней становился бег их коня. И сам Ялла, как ни силен он был, скрипел зубами от боли и усталости и яростно подгонял своего скакуна ударами плетки.