Закон скорпиона - [3]

– Первая мировая война была совершенно дурацкой войной, которая никак не могла бы случиться в наши дни. – Его голос, обычно сладкий, как персики в сиропе, сейчас звенел высоко и напряженно. – Я имею в виду, что если бы царь… царь…

– Николай, – подсказала я. – Николай Второй, Николай Романов.

– Что, если бы его дети где-то держались как заложники? Он бы вправду потащился защищать Италию…

– Францию, – поправила я.

– Он и вправду бы отправился сражаться за какой-то бессмысленный альянс, если бы кто-то намеревался пустить его детям пулю в лоб?

Мы не знали, что именно делают с нами Лебединые Всадники. Когда объявляли очередную войну, дети-заложники от воюющих сторон отправлялись вместе с Всадником в серую комнату. И не возвращались. Пуля в лоб – это была одна из наиболее логичных и популярных версий.

«Пустить его детям пулю в лоб…» Мысль повисла, дрожа в воздухе, как отзвук удара огромного колокола.

– Я… – сказал Сидней. – Я прошу прощения. Отец назвал бы это хреновым сравнением.

Брат Дельта укоризненно щелкнул.

– Мне представляется, мистер Карлоу, что нет никаких причин прибегать к сквернословию. – Старая машина помолчала. – Хотя я понимаю, что ситуация стрессовая.

У Сиднея вырвался смешок – а за окном мелькнул свет.

Всадница приближалась. Солнце вспыхивало на зеркальных частях ее крыльев.

Сидней схватился за мою руку. Меня бросало то в жар, то в холод, словно от Сиднея шел электрический ток, словно он подключился прямо к моим нервам.

Не может быть, чтобы он никогда раньше меня не касался. Мы несколько лет просидели рядом. Я знала ямочку у него на затылке, привычку складывать руки. Но мне показалось, что мы коснулись друг друга впервые.

Биение сердца отдавалось в кончиках пальцев.

Всадница проскакала через яблоневый сад и очутилась в огороде. Спрыгнув с лошади, она двинулась к нам, ведя животное за собой и аккуратно ступая между грядками салата. Я считала вдохи, чтобы успокоиться. Мы с Сиднеем сплелись пальцами и крепко держались друг за друга.

Дойдя до козьего загона, Лебединая Всадница перекинула поводья и накачала воды в поилку. Лошадь опустила голову и стала пить. Всадница легонько потрепала ее и на мгновение задержалась, потупившись. Солнечный свет плясал на алюминии и на блестящих перьях ее крыльев, словно тело била дрожь.

Затем она выпрямилась и пошла к главным дверям здания, пропав из виду.

В комнате повисло молчание, заполненное одной не слишком удачной аллюзией.

Я набрала воздуха и подняла подбородок. Я могу. Лебединая Всадница назовет меня по имени, и я пойду с ней. Выйду как подобает.

А вдруг – я обнаружила внутри клочок даже не то чтобы надежды, а сомнения – вдруг это не мы с Сиднеем? В мире есть и другие конфликты. Всегда есть Грего. Этнические раздоры в Прибалтике всегда грозили вот-вот перелиться через край, и Грего всю жизнь провел в страхе. Есть Грего, есть малыши в других классах, дети со всего мира. Жутко на это надеяться, но…

Мы услышали шаги.

Сидней чуть не ломал мне костяшки пальцев. Стиснутая рука пульсировала, но я не убирала ее.

Дверь откатилась в сторону.

На секунду я укрепилась в своих сомнениях, потому что за ней оказался всего лишь наш аббат, который медленно вошел.

– Дети, – сказал он своим мягким тусклым голосом. – Боюсь, у меня плохие новости. Начался внутриамериканский конфликт. Конфедерация дельты Миссисипи объявила войну Теннесси и Кентукки.

– Что? – переспросил Сидней.

Его рука рванулась из моей.

У меня подпрыгнуло сердце. Голова закружилась, я ничего не видела, меня подташнивало от ликования. Умру не я, только Сидней. Я не умру. Один Сидней.

Он вскочил на ноги.

– Что? Вы уверены?

– Если бы я не был уверен, мистер Карлоу, я не принес бы вам это известие. – Аббат отошел в сторону.

За ним стояла Лебединая Всадница.

– Но отец… – сказал Сидней.

Решение об объявлении войны мог принять только его отец – и принять его, зная, что тем самым он отправляет сюда Лебединого Всадника.

– Но… Но он мой отец…

Всадница шагнула вперед, и ее крыло стукнулось о притолоку. Крылья закачались. Всадница ухватила ремень, которым они были привязаны. От плаща и от крыльев взвилась пыль.

– Дети перемирия, – произнесла она, и голос у нее дрогнул.

Меня пронзила ярость. Как она смеет быть неуклюжей, как она смеет быть косноязычной? Как она позволяет себе быть не вполне безупречной? Она должна выступать ангелом, непорочной рукой Талиса, а она – девчонка, просто белая девчонка с коротко остриженными черными волосами, отчего похожа на синицу с черной шапочкой на голове, и с мягким от печали взглядом. Она сглотнула и начала снова:

– Дети перемирия, объявлена война. Приказом Объединенных наций, волей Талиса, жизни детей воюющих сторон объявляются компенсацией за развязывание конфликта.

И прибавила:

– Сидней Джеймс Карлоу, ступай со мной.

Сидней стоял неподвижно.

Не пришлось бы его тянуть волоком. Мы все жили в этом страхе: что начнем визжать, что нас придется тащить силой.

Лебединая Всадница подняла брови – необычные, похожие на тяжелые черные щели. Сидней застыл как вкопанный. Уже слишком долго. Лебединая Всадница двинулась к нему – и тут, едва сознавая, что делаю, я шагнула вперед. Дотронулась до запястья Сиднея, там, где мягкая кожа сложилась складочками. Он дернулся и резко повернул голову. Зрачки закатились, глаза были почти белые.