Закон пустыни - [12]

Судья поднялся, лицо его выражало тревогу.

– Это письмо может привести к нашему изгнанию.

– Успокойся. У визиря Баги прекрасная репутация.

– Если мы ошибаемся, то можем потерять друг друга навсегда.

– Этого не случится: я поеду с тобой куда угодно.

* * *

В палисаднике никого не было.

Дверь маленького белого домика оказалась открытой, и Пазаир вошел. Несмотря на позднее время, ни Сути, ни Пантеры не было. В этот предзакатный час любовники, должно быть, отправились в беседку возле источника, чтобы подышать свежим воздухом.

Удивленный Пазаир пересек гостиную. Послышались какие-то звуки. Они исходили не из спальни, а из кухни, расположенной на открытом воздухе, во внутреннем дворе. Неужели Сути и Пантера занимались стряпней?

Светловолосая ливийка сбивала масло с пажитником и тмином; оно хранилось у нее в самом прохладном углу погреба, там же помещались вода и соль, которую держали в холоде, чтобы она не темнела.

Сути был занят приготовлением пива. Молотую и растертую ячменную муку он превратил в тесто, которое надо было печь в специальных формах, расположенных вокруг очага. Полученные таким образом хлебцы вымачивались в сладкой воде с финиками; после брожения жидкость следовало перемешать и отфильтровать, а затем перелить в глиняный кувшин, в котором пиво прекрасно сохранялось. Три кувшина были закреплены в специальных гнездах в приподнятой над полом доске и заткнуты пробками из высушенного лимона.

– Ты занялся производством пива? – спросил Пазаир.

Сути обернулся:

– Я не слышал, как ты вошел! Мы с Пантерой решили разбогатеть. Она будет делать масло, а я – пиво.

Раздраженная ливийка бросила кусок масла, вытерла руки темным полотенцем и вышла, не поздоровавшись с судьей.

– Не сердись, у нее бешеный характер. Бог с ним, с маслом. Хорошо, что есть пиво! Попробуем его.

Сути вытащил из гнезда самый большой кувшин, вынул пробку и установил фильтр, который должен пропускать только жидкость, удерживая малейшие частицы теста.

Пазаир сделал глоток, но тут же остановился.

– Кислое!

– Как кислое? Я строго следовал рецепту.

Он отпил чуть-чуть и выплюнул.

– Гадость! С пивом покончено, это занятие не для меня. Как твои дела?

– Я написал визирю.

– Рискованно.

– Но необходимо.

– Еще одной каторги ты не выдержишь.

– Справедливость должна восторжествовать.

– Твое прекраснодушие трогает.

– Визирь обязан что-то сделать.

– Он может быть так же подкуплен, как начальник стражи и старший судья.

– Но это визирь Баги.

– Этот старый пень не ведает никаких чувств.

– Он защищает интересы страны.

– Твои бы слова да богу в уши.

– Этой ночью мне снился ужасный сон: я видел, как перламутровая игла вонзается в шею Беранира. Кстати, это ценный предмет, он стоит недешево, и управляться с ним сумеет только опытная рука.

– Это след?

– Просто мысль, возможно не лишенная интереса. Как ты посмотришь на то, чтобы сходить в главную ткацкую мастерскую Мемфиса?

– Это задание для меня?

– Говорят, там много красивых женщин.

– А ты сам боишься туда идти?

– Просто мастерская расположена не в моем квартале. Монтумес не спустит нам ни одной ошибки.

* * *

В ткацком производстве, которое было царской монополией, было занято множество мужчин и женщин. Они работали на машинах первичного лощения, состоявших из цилиндров с цепным приводом, и вторичного лощения, представлявших собой поставленную вертикально прямоугольную раму, где цепь наматывалась на верхний цилиндр, а полотно – на нижний. Некоторые ткани выделывались длиной до двадцати метров и больше при ширине от метра двадцати до метра восьмидесяти.

Сути наблюдал за ткачом, который, согнувшись в три погибели, заканчивал отделывать нашивку, предназначенную для украшения одежд богатых клиентов; потом он смотрел, как молодые девушки вытягивали и сматывали на катушки вымоченное льняное волокно. Другие, не менее соблазнительные, растягивали на верхнем навое основу, перед тем как пустить перекрещиваться две линии натянутых нитей. Одна из прядильщиц держала в руках палку с деревянным диском на конце, которой она орудовала с завораживающей ловкостью.

Сути тоже не остался незамеченным; его удлиненное лицо, прямой взгляд, длинные черные волосы и весь облик, дышащий силой и элегантностью, не оставили работниц мастерской равнодушными.

– Вы что-то ищете? – спросила прядильщица, смачивая нить, чтобы сделать ее более тонкой и прочной.

– Я бы хотел поговорить с управляющим мастерской.

– Госпожа Тапени принимает только тех посетителей, которых ей рекомендует двор.

– И никаких исключений? – улыбнулся Сути.

Работница оставила свое занятие.

– Я посмотрю.

Мастерская была просторной и чистой: этого требовали установленные правила. Она освещалась с помощью прямоугольных слуховых окон, прорезанных под плоской крышей, вентиляция осуществлялась через умело расположенные продолговатые проемы. Зимой здесь было тепло, летом – прохладно. Искусные мастера после нескольких лет ученичества начинали хорошо зарабатывать, причем разницы в оплате мужчин и женщин не было.

Пока Сути улыбался одной из ткачих, появилась прядильщица.

– Пойдемте со мной.

Госпожа Тапени, имя которой означало «мышь», сидела в просторном помещении, где стояли машины, были разложены цепи, бобины, иглы, прядильные палки и другие инструменты ткацкого производства. Черноволосая и зеленоглазая, со смуглой кожей, очень живая, эта маленькая женщина управляла своими подчиненными железной рукой. Под ее внешней мягкостью скрывалась жесткость руководителя. Однако продукция, выходившая из ее цеха, была такой красоты, что это делало ее недоступной для любой критики. Не будучи замужем в свои тридцать лет, Тапени целиком отдавалась работе. Семью и детей она считала препятствием в своей карьере.