Закон подлости - [5]
Утром ее разбудил звонок телефона. Быстро встать не было никакой возможности: Зинаида Яковлевна с хрустом вытянула руки, потом ноги, потрясла своими отекшими конечностями, а потом медленно начала подниматься. Телефон зазвонил снова. И снова она не взяла трубку, потому что долго сидела на краю кровати, пытаясь усмирить изматывающее головокружение и шум в ушах. Немного придя в себя, Зинаида Яковлевна опустила ноги, нащупала тапочки и попыталась встать. Не тут-то было. Злосчастная кровать обладала какой-то непреодолимой силой притяжения: Зинаида Яковлевна не удержалась на ногах и снова рухнула обратно. Встать на ноги удалось с третьей попытки, но сразу отойти от кровати она не рискнула и еще какое-то время стояла в измятой ночной рубашке. Зинаиде Яковлевне стало грустно от собственной немощи, навалилась тоска и прижала когтистыми лапами к стене, подталкивая жертву вперед, к заветному краю.
Зинаида Яковлевна вспомнила события вчерашнего дня, и тоска стала еще сильнее. Так и есть: нельзя было отдавать отрез, лежал себе и лежал, как игла Кощеева: «утка – в сундуке, яйцо – в утке, в яйце – игла». И вот, пожалуйста, тронули – и понеслось! И вынесли-то всего кусок ткани, а чувство, как будто тебя из собственного дома вытащили вперед ногами. Не надо было никакое платье шить. Не готова – и не готова. Чай, схоронили бы, на улице б не оставили, а то какая-то разница есть, в чем в гробу валяться!
И все-таки разница была. Не хотела Зинаида Яковлевна перед людьми лицом в грязь ударить, не хотела быть хуже Маруни-красавицы, царство ей небесное, не хотела Ваню позорить. И опять же, дважды Ларуся тот отрез просила – не отдала. А не отдала – значит, не отдала. Себе оставила. А куда ей уже ходить? Замуж не пойдешь, в гости не поедешь. Одна дорога осталась.
В пути может случиться всякое. Верила же Зинаида Яковлевна в закон подлости. Вот и доверилась. Срабатывать начал при каждом удобном и неудобном случае. Вот, например, сегодня: звонит Катя и радостно сообщает:
– Раскроила, мама.
«Ну-у-у, – думает Зинаида Яковлевна, – раз мамой называет, значит, плохи мои дела. Между прочим, могла и не торопиться: смертное все-таки готовит не покойнику, живому человеку. И попросили-то ее всего на копейку, а она рада стараться – наработала на рубль».
– Мама? – насторожилась Катерина, не услышав встречной радости в голосе свекрови. – Вы что там? Живы?
– Жива, – нехотя отвечает Зинаида Яковлевна и снова погружается в молчание.
– Мерить будем? – теребит ее на расстоянии сноха.
– А чего мерить-то? Давай без примерки.
– Без примерки, – голос Катерины снова становится достаточно официальным, – может не подойти. Смотреть надо.
– А чего там смотреть-то? – сопротивляется свекровь, ей уже не терпится повесить трубку. – Давай как есть.
– Отшиваю, значит?
– Ну, – только и говорит Зинаида Яковлевна и аккуратно кладет трубку на рычаг. Делает она это с выражением лица человека, который только и мечтает о том, чтобы его не заметили, – тихо-тихо, медленно-медленно. На самом деле Зинаида Яковлевна расстроилась не на шутку. Пока ткань в отрезе лежала, в ней не было никакой угрозы ее существованию. Зато теперь не скажи! Возникало чувство, что еще пару дней – и ее открыто попросят здесь не задерживаться. Благо и платье почти готово.
«Дура она все-таки, Катя. Ну что за человек, ей-богу! А я еще Мишку ругала, мол, какое такое веселье в семье. А вот теперь видно: скажут жизнь за Родину отдать, она и отдаст. Это подумать только! Взять платье шить на смерть – и на другой день раскроить! Это как же так можно-то, господи?» – недоумевала Зинаида Яковлевна, напрочь запамятовав, что именно она сама собственной персоной вчера сдернула Катерину с места, напугала до полусмерти, нагрузила отрезом и отправила шить это злосчастное платье.
В воображении Зинаиды Яковлевны пазлы вчерашнего дня складывались в иную картинку, противоположную реальной. «Ворвалась, выхватила отрез из рук, можно сказать, сантиметром чуть не удушила, пока мерки снимала, и вымелась из дома верхом на швейной машинке».
Позвонить было некому – Маруня померла, а Ларочке на ее мать жаловаться?! Да упаси бог, только этого нам и не хватало. Вечер снова коротала с телевизором, единственным своим задушевным другом, преданным и всегда в глаза смотрящим.
К утру платье было готово: сноха постаралась на совесть и, подобно Василисе Прекрасной, раскинула бархатное великолепие перед Зинаидой Яковлевной.
– Нравится? – воспарила к потолку мастерица.
Свекровь посмотрела на нее как на полную дуру и лицемерно кивнула:
– Нравится.
– Померим?
– Зачем? – напугалась Зинаида Яковлевна.
– Ну, чтоб ясно было, все ли так, как надо.
– А я тебе и так скажу, что не так, как надо.
– Что? – охнула Катя и растерянно посмотрела в колючие глазки надменной царицы.
– То, Катя, – строго проговорила Зинаида Яковлевна, – ровно на бал платье сшила, выкат-то какой!
– Како-о-ой? – простонала сноха.
– Глубокий, Катя, выкат. Не по годам. Люди осудят. Старуха, а в таком платье в гроб улеглась.
– Так под горлышко же, Зинаида Яковлевна, как вы сказали.
– Ну, милая, ты с больной-то головы на здоровую не вали. Не вали! Под какое такое «горлышко»? Что же у меня горлышко-то – из расщелины растет?
Все девочки верят в Прекрасного Принца. Потом они вырастают и понимают, что принцы бывают только в сказках. Но Василиса, которую жестокие одноклассники дразнили Периной, точно знала, что принцы существуют. Ее, во всяком случае, Принц ждет и непременно дождется, ведь он обещал, что, когда она вырастет, он обязательно ее найдет и женится на ней. У этого Принца не было белого коня, белого плаща и прочих атрибутов сказочного героя. Но парень в спортивной майке был таким обаятельным и говорил так уверенно, что Василиса ему поверила.Шли годы.
Дуся Ваховская была рождена для того, чтобы стать самой верной на свете женой и самой заботливой матерью.Но – увы! – в стране, где на девять девчонок, по статистике, восемь ребят, каждая девятая женщина остается одинокой. Дуся как раз была из тех, кому не повезло.Но был у Дуси дар, который дается далеко не всем, – умение отдавать.Семейство Селеверовых, к которым Дуся прикипела своей детской, наивной душой, все время указывало ей на ее место: «Каждый сверчок знай свой шесток».Они думали, что живут со сверчком, а на самом деле рядом с ними жил человек, с которым никто не сравнится.
Люся из тех, о ком одни с презрением говорят «дура», а другие с благоговением – «святая». Вторых, конечно, меньше.На самом деле Люся – ангел. В смысле – ангельского терпения и кротости человек. А еще она – врач от бога, а эта профессия, как известно, предполагает гуманное отношение к людям. Люсиным терпением, кротостью и гуманизмом пользуются все – пациенты, муж и дети, друзья, друзья друзей и просто случайные знакомые. Те, кто любит ее по-настоящему, понимают: расточительно алмазом резать стекло, если его можно огранить и любоваться.
Если отношения отцов и детей складываются по-разному, кому как повезет, то отношения бабушек с внуками всегда теплые и трогательные. Задумайтесь – самые дорогие сердцу воспоминания детства у каждого из нас связаны с бабушкой.Татьяна Булатова рассказывает о разных бабушках: среди ее героинь есть и старушки в платочках, и утонченные дамы, и бабушки-модницы с ярким макияжем и в немыслимых нарядах. Говорят, бабушки любят внуков, потому что те отомстят за них своим родителям. Это не так, уверяет нас автор. Для ее героинь появление внуков – шанс прожить еще одну молодость и, может быть, исправить ошибки, за которые корили себя всю жизнь.
Антонина Самохвалова с отчаянным достоинством несет бремя сильной женщины. Она и коня остановит, и в горящую избу войдет, и раму помоет.Но как же надоело бесконечно тереть эту самую раму! Как тяжело быть сильной! Как хочется обычного тихого счастья! Любви хочется!Дочь Катя уже выросла, и ей тоже хочется любви. И она уверена, что материнских ошибок не повторит. Уж у нее-то точно все будет красиво и по-настоящему.Она еще не знает, что в жизни никогда не бывает, как в кино. Ну и слава богу, что не знает, – ведь без надежды жить нельзя…
«Муж и жена – одна сатана» – гласит народная мудрость. Евгений Вильский был уверен, что проживет со своей Женькой всю жизнь – ведь и зовут их одинаково, и друзья у них общие, и дети – замечательные. Но есть еще одна мудрость: «Жизнь прожить – не поле перейти». И смысл этих слов Вильский постиг, когда понял, что не бывает только белого и только черного, только правильного и только неправильного. И половина – это необязательно одна вторая, вопреки законам математики и логики…
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Однажды утром Майя решается на отчаянный поступок: идет к директору школы и обвиняет своего парня в насилии. Решение дается ей нелегко, она понимает — не все поверят, что Майк, звезда школьной команды по бегу, золотой мальчик, способен на такое. Ее подруга, феминистка-активистка, считает, что нужно бороться за справедливость, и берется организовать акцию протеста, которая в итоге оборачивается мероприятием, не имеющим отношения к проблеме Майи. Вместе девушки пытаются разобраться в себе, в том, кто они на самом деле: сильные личности, точно знающие, чего хотят и чего добиваются, или жертвы, не способные справиться с грузом ответственности, возложенным на них родителями, обществом и ими самими.
Жизнь в стране 404 всё больше становится похожей на сюрреалистический кошмар. Марго, неравнодушная активная женщина, наблюдает, как по разным причинам уезжают из страны её родственники и друзья, и пытается найти в прошлом истоки и причины сегодняшних событий. Калейдоскоп наблюдений превратился в этот сборник рассказов, в каждом из которых — целая жизнь.
История о девушке, которая смогла изменить свою жизнь и полюбить вновь. От автора бестселлеров New York Times Стефани Эванович! После смерти мужа Холли осталась совсем одна, разбитая, несчастная и с устрашающей цифрой на весах. Но судьба – удивительная штука. Она сталкивает Холли с Логаном Монтгомери, персональным тренером голливудских звезд. Он предлагает девушке свою помощь. Теперь Холли предстоит долгая работа над собой, но она даже не представляет, чем обернется это знакомство на борту самолета.«Невероятно увлекательный дебютный роман Стефани Эванович завораживает своим остроумием, душевностью и оригинальностью… Уникальные персонажи, горячие сексуальные сцены и эмоционально насыщенная история создают чудесную жемчужину». – Publishers Weekly «Соблазнительно, умно и сексуально!» – Susan Anderson, New York Times bestselling author of That Thing Called Love «Отличный дебют Стефани Эванович.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
Джозеф Хансен (1923–2004) — крупнейший американский писатель, автор более 40 книг, долгие годы преподававший художественную литературу в Лос-анджелесском университете. В США и Великобритании известность ему принесла серия популярных детективных романов, главный герой которых — частный детектив Дэйв Брандсеттер. Роман «Год Иова», согласно отзывам большинства критиков, является лучшим произведением Хансена. «Год Иова» — 12 месяцев на рубеже 1980-х годов. Быт голливудского актера-гея Оливера Джуита. Ему за 50, у него очаровательный молодой любовник Билл, который, кажется, больше любит образ, созданный Оливером на экране, чем его самого.
«…Мать, однако, вечером, когда Вадим сообщил ей о предстоящей поездке, впечатлилась по полной:– Ой, Вадюша, как хорошо, я тебе список напишу, чего купить…– Мать, – покровительственно прервал Вадим. – Ну ты че, в самом деле? Давно ж уже не совковые времена, и у нас все купить можно.Мать, однако, переубедить было нельзя, она все еще помнила те времена, когда за любым дефицитом надо было переться в Москву и «доставать» там через знакомых.– Вот, бывало, Анна Федоровна всегда мне помогала, – мечтательно вспоминала мать. – Она тогда директором в продуктовом была, так мне в дорогу и колбаски финской соберет, и икорки пару баночек отложит.– Это че за Анна Федоровна? – сморщил лоб Вадим. – А-а-а, это та баба, дальняя родственница, у которой мы с тобой тогда на раскладушке спали?– Ты помнишь, да? – обрадовалась мать…».
«…На широком тротуаре лежал скрюченный бродяга по прозвищу Громобой. В подпитии он любил потешить компанию историей своей инвалидности: совесть не позволяла ему изображать калеку, и, чтобы не обманывать людей, этот правдолюб оттяпал себе ступню мясницким топором.И вот сейчас он неподвижно лежал на стылом асфальте, выставив из-под кавалерийской шинели «честно отрубленную ногу», через которую переступали самые нетерпеливые из прохожих.Овсенька присел на корточки рядом с Громобоем и тронул его за плечо:– Вставай, служивый, сдохнешь ведь!…».
««Газик» со снятыми бортами медленно (хотя и не так, как того требуют приличия и протокол траурного шествия) ехал по направлению к кладбищу. Кроме открытого гроба, обшитого кумачом, и наспех сколоченного соснового креста, в кузове никого не было…».
«…Кто-то говорил, что Ева – большая эгоистка. В тридцать лет сделала аборт, от мужа, между прочим. Громко заявила:– На черта мне дети? Посмотришь на всех на вас – и расхочешь окончательно. Бьешься, рвешься на куски – сопли, пеленки, – а в шестнадцать лет плюнут в морду и хлопнут дверью. Нет уж, увольте.С этим можно согласиться, а можно и поспорить. Но спорить с Евой почему-то не хотелось. Суждения ее всегда были достаточно резки и бескомпромиссны.– А как же одинокая старость? – вопрошал кто-то ехидно.– Разберусь, – бросала Ева. – Были бы средства, а стакан воды и за деньги подадут.