Закон парности - [20]

Дорогу в Мемель покрыли за три дня. С чем хорошо в Пруссии, так это с дорогами: гладкие, твердые, без ненужных изгибов. Да и что говорить, место плоское и грунт отменный. При таких песчаных грунтах и в России могли бы быть приличные дороги.

Имея в кармане рекомендательное письмо от Ивана Ивановича Шувалова, Оленев сразу направил стопы к вице-адмиралу Полянскому — и в тот же день был принят. Полянский принял князя очень благосклонно и сообщил, что фрегат Корсака вкупе с галиотом «Стрельна» вышли в море во исполнение приказа Ее Величества. Оленевым было испрошено позволение оставить Корсаку малое письмецо и получено разрешение передать оную писульку флигель-адъютанту с тем, чтобы в конце навигации, а именно осенью, он и вручил ее адресату.

От последних слов вице-адмирала Никите стало особенно тошно. Мало ли какие беды случались у него в жизни, но в одном судьба всегда была к нему милостива — она не отказывала в помощи друзей. Где вы, гардемарины?

В самом трагическом настроении он вернулся в Кенигсберг, и тут ему повезло. Не столько веря в успех, с которого начал поиск (так грибник все шарит и шарит под елкой, где в прошлом году нашел белый), Никита опять поехал к «Синему ослу». И надо же такому случиться, что в тот самый момент, когда он приступил к разговору с хозяином, в общую залу вошла невообразимая особа в обширной шляпе с васильками и оранжевой юбке, очень похожей на те абажуры, которыми далекие потомки Оленева стали украшать свой призрачный уют.

— Она, — сказал хозяин, не скрывая своего восхищения. — Сия дама уже приходила сюда после отъезда. На ее имя поступает почта. Только она ни бельмеса по-немецки. Несколько слов…

Фаина подплыла к стоящему за стойкой хозяину, отстранила Никиту локтем, расправила на груди черные кружева и сказала на чудовищном немецком:

— Потеряла брошку… в комнате, когда здесь жила…

— Вам ничего нет, — поспешно отозвался хозяин, выразительно кося глазами в сторону князя.

Никита понял, что слова про потерянную брошку не более чем пароль. Удостоверившись взглядом в моральной поддержке хозяина, он решительно положил руку на сдобное плечо обладательницы васильков:

— Вы были горничной у княжны Репнинской?

Дама крепко зажмурилась, потом подпрыгнула на месте и с неожиданным проворством метнулась к двери. Никита бросился за ней, крича вдогонку:

— Подождите, сударыня. У меня благие намерения. Я друг Мелитрисы. Я князь Оленев. Я ее опекун. Мы сейчас купим сто брошек. Где Мелитриса?

Он догнал ее уже на улице, и то потому, что она вдруг встала столбом, повернув к нему разгоряченное лицо:

— Это я вам письмо послала?

— В нем было три слова? — ответил Никита вопросом на вопрос.

— Вот именно, сударь. — Фаина улыбнулась, — и заметьте, написано ее почерком. А она мне говорила: «Фаина, можешь сама написать эти три слова. Главное, чтоб он их получил».

Видя явное смущение князя, она плавным жестом поправила поля шляпы, кокетливо повела плечом.

— Только уйдемте отсюда поскорее. Мне нельзя здесь задерживаться.

И она почти побежала вперед, матерчатые васильки порхали перед ее красными щеками, как мотыльки.

— Нам надо поговорить, — поспешая за ней, повторял Никита.

Они поговорили, отбежав от «Синего осла» на расстояние, которое обычным шагом можно покрыть только за полчаса. Перед ними расстилалось живописное длинное озеро, за спиной — обычная улочка, застроенная серыми, узкими, впритык стоящими домами, противоположный берег принадлежал садам и ивам.

— Туда, — Фаина указала на узкий пешеходный мостик и побежала к деревьям, купающим в воде ветви, длинные, как волосы красавицы.

Под ивами она перевела дух.

— Только я вам ничего определенного сказать не могу. Так и знайте.

— А мне и не надо, — Никита уже отсчитал пять монет. — Мне бы в самых общих чертах.

Он готов под присягой поклясться, что не заметил, как из его руки исчезли деньги. Вот он их держал, вот размышлял, а не обидит ли ее сия подачка, а вот, судя по удовлетворенному лицу Фаины, деньги уже находятся где-то в складках ее обширной оранжевой юбки, а может, под шляпкой или под парусящими от ветра кружевами.

— Спрашивайте… ладно. Бог с вами. Но знайте, мне вам ничего отвечать нельзя. Меня не только от должности отставят, но и жизни могут лишить. Я знаю, что говорю. Но знаю также, что превыше всего в мире — любовь, — васильки на шляпе закивали с полным согласием. — Отвечать вам буду только «да» и «нет», а то ведь вы захотите душу мою до дна опорожнить.

— Согласен. Где Мелитриса?

Фаина выразительно расширила глаза.

— Ах, да… Мелитриса сейчас в Кенигсберге?

— Нет.

— То есть как — нет? Ее увезли?

— Да.

— Силой?

— Нет.

— Кто?

— Кто-кто… Дед Пихто! — в сердцах крикнула Фаина. — Договорились ведь!

— Ну ладно, успокойтесь. Ее увез Осипов? — Видя, что она медлит с ответом, Никита уточнил: — Тот человек, что жил с ней в гостинице?

— Да.

— Ей угрожает опасность?

Фаина пожала плечами, де, нам всем в этой земной юдоли угрожает опасность.

— Он повез ее в Петербург?

— Туда ей нельзя, — вдруг более развернуто ответила Фаина.

— Почему?

Вздох, поднятые к небу глаза… Чертова оранжевая утка — как с ней разговаривать?