Закон парности - [13]

— Не знаю, — Фаина всхлипнула. — Понимаете, мы шили… Да не смотрите вы на меня так, сударь! Мы шили, а она вышла. Говорит, спать хочу. Ой, лишенько! Может, ее похитили?

— Немедленно беги к хозяину. Надо лекаря. Ничего не объясняй, скажи только, мол, барыне плохо. И позови его сюда.

«Уж я-то позову. Только бы понял…» — всхлипнула Фаина.

Хозяин «Синего осла» был умным человеком. Ему было достаточно одного слова «лекарь», а самым внятным пояснением к происходящему служило лицо Фаины. Он поспешил в апартаменты русских.

Все волнение и испуг хозяина уместились в коротком возгласе: «Ах, Марта!», в нем звучало явное осуждение, только не понятно — кому. Разговор с Лядащевым был беглым.

— Она умрет? — хозяин безрезультатно пытался нащупать пульс Марты.

— Не знаю.

— Помимо лекаря надо бы… — он замялся.

— Вы хотите упредить полицию? Это ваше право. Может быть, Марту подстрелили из ревности?

Хозяин диковато посмотрел на Лядащева.

— Я так понимаю, что стреляли как раз в вашу барышню, но промахнулись… попали в мою.

— А вот об этом забудь, — Лядащев вдруг перешел на «ты», — в мою барышню стрелять совершенно некому и не из-за чего.

Появился лекарь — толстый, надменный и решительный.

— Господа, ее надобно уложить в постель.

Вот тут все забегали, засуетились. Лекарь осмотрел раненую и поставил диагноз: рана тяжелая. Марта без сознания и может пребывать в таком состоянии до пяти дней, после которых либо умрет, либо очнется. Шансы, как говорится, пополам. А пока надо ее унести из комнаты постояльцев.

К общему облегчению решено было до прошествия пяти дней полицию в известность не ставить. А там видно будет…

— Одеяла, носилки, простыни!

Лядащев смотрел на безжизненное лицо раненой. Какого черта этой дурехе понадобилось в комнате Мелитрисы? Не иначе, как пропажа туфель ее рук дело. Но хотелось бы знать: на постоянной ли она службе у известных людей или выполнила разовую, случайную работу…

Подробности происшедшего Лядащев узнал много позднее, да и то не до конца. Случилось все так. В то время, как Фаина направилась на кухню. Марта с подносом в руках пошла в их апартаменты. Оставив на столе Фаины чашку с кофе, она прошла в комнату Мелитрисы. Отсутствие хозяйки позабавило служанку, загадочные русские давно не давали ей покоя. Кто они? И почему вчерашний господин расспрашивал о них с таким любопытством? И уж совсем смешно — попросил достать туфли этой гордячки. «Но господин мой, это воровство!»

«Воровство, если бы ты их забрала себе. А это услуга…», — и достал золотой.

Скажите, какой щедрый! Можно подумать, что она таких монет не видела. Еще и подмигивал многозначительно. А вообще ничего себе на лицо, только худ. «Когда русские съедут, я подарю эти туфли тебе», — сказал господин при расставании. Жаль, что ему эта мантилья не понадобилась. А то он бы и ее подарил…

Она и не заметила, как стала играть в барышню, накинула на плечи мантилью, села к окну. Здесь и поймала ее пуля.

В тот момент, когда раненую переложили на носилки, в комнате появилась Мелитриса. Она посторонилась, давая носилкам пройти. Независимое и даже дерзкое выражение лица, с которым она явилась, остывало на глазах, и когда Лядащев спросил с металлом в голосе: «Где вы были, Мелитриса Николаевна?», — она ответила не только растерянно, но и виновато:

— Я вышла погулять… То есть не вышла, вы правы. Вылезла в окно. Но что у вас тут происходит?

— Служанку подстрелили, — всунулась вдруг Фаина.

— Придержи язык!

Фаина тут же отошла в угол, совершенно стушевавшись. Видно, шок от недавних событий еще не прошел, если она взялась давать пояснения, и при ком? — при Василии Федоровиче. Мелитриса с ужасом смотрела на свою простреленную, окровавленную мантилью, что валялась на полу.

— Фаина, соберите все. Мы переезжаем, — сказал Лядащев и, обернувшись к Мелитрисе, бросил: — Пошли.

По темным улицам шли молча. Лядащев явно торопился, девушка еле поспевала за ним. Так вот, оказывается, чем кончаются шпионские игры? Кому помешала эта белобрысая клуша и зачем ей понадобилось напяливать на себя ее мантилью? О том, что чья-то злая рука метилась не в служанку, а в нее, Мелитриса старалась не думать — глупо, нелепо, страшно!

Наконец, дошли. Маленький, словно в землю вросший дом, дубовая дверь, фонарь над входом чуть теплится. Сложный, условный стук молотком…

Глухой голос спросил по-немецки:

— Кто?

— Я бы хотел видеть господина Гука.

Дверь отворилась. На пороге со свечой в руке стоял Аким Анатольевич собственной персоной.

— Ну вот мы и опять вместе, княжна, — сказал он почти ласково.

Круг замкнулся.

Маленькое пояснение

В жизни то и дело происходят таинственные и страшные события — убийства, похищения, предательства — слов не хватит перечислять. Сторонний наблюдатель не в силах разобраться в подоплеке этих страшных дел, но в романе таинственный сюжет разжевывают и в рот кладут. Вопрос только — разжевывать ли сюжет по ходу повествования или для пущей заинтересованности выдать все тайны залпом в конце романа. Сознаюсь, автор более любит, чтобы все было понятно. Когда читатель не бредет в потемках, право, это очень помогает чтению.

Сакромозо сидел в захваченном русскими Кенигсберге, потому что был координатором поступающей из России информации. Информация шла о войске, его численности и передвижениях, об умонастроениях населения, об интригах царствующего двора, но более всего о флоте, как русском, так и английском. Фридрих очень хотел, чтобы адмиралтейская коллегия Британии расщедрилась и запустила свой флот в балтийские воды. Для того, чтобы подтолкнуть чванливый Альбион на столь решительный поступок, им регулярно высылалась информация о тяжелом положении русского флота, о полной разрухе его, что, кстати, было не далеко от истины. Все эти сведения, как вы уже догадались, присылал из Петербурга маленький барон Блюм.