Закон - [13]

Ибо Иегове свойственна была подвижная множественность присутствия — это было одним из следствий его незримости. Он сидел на Синае, он сидел на Хориве, а теперь, едва только они расположились в Кадеше, в станах амаликитян, как Моисей и здесь воздвиг ему дом — шатер поблизости от своего шатра, и назвал его шатром собрания или скинией завета, и расставил в нем священные предметы, служившие для почитания Безобразного. В основном это были вещи, которые Моисей, по памяти, заимствовал из культа мидеанитского Иеговы: во-первых, своего рода ларь с шестами для переноски, на котором, по свидетельству Моисея (а кому как не ему было это знать?), незримо восседало божество и который нужно было брать с собою в ратное поле и нести впереди воинских рядов, если, к примеру, приблизится Амалик и будет пытаться отомстить Израилю за свое поражение. Рядом с ларем лежал медный жезл со змеиной головой (его называли «Медный змий») — память о безобидном фокусе Аарона; одновременно он должен был изображать тот жезл, который Моисей простер над Тростниковым морем, дабы оно расступилось. Но особенно бережно хранился в шатре Иеговы так называемый ефод — сума, из которой появлялся на свет священный жребий «урим и туммим», означавший «да» или «нет», «справедливость» или «несправедливость», «добро» или «зло», когда, в случае особенно трудной тяжбы, неразрешимой человеческим умом, необходимо было обратиться прямо к суду Иеговы.

Впрочем, по большей части всевозможные тяжбы и споры судил вместо Иеговы сам Моисей. Больше того — первым делом он устроил в Кадеше место судилища, где по определенным дням разбирал тяжбы и вершил правосудие; там, где бил самый большой источник, который уже нарекли «Ме-Мерива», что означает «Вода иска», — вершил Моисей правосудие, и свято струилось оно, как бьющая из земли вода. Но если вспомнить, что в оазисе было двенадцать с половиной тысяч душ, которые подчинялись своим собственным представлениям о праве, можно понять, сколько тревог и забот выпадало на долю этого человека. И тем больше ищущих своего права устремлялось постоянно к судилищу при источнике, что для заброшенного и потерянного племени право было чем-то совсем новым, до сих пор они и не подозревали, что оно вообще существует; лишь здесь они узнали, что, во-первых, право неразрывно связано с незримостью Бога и его святостью и стоит на страже таковых, а во-вторых, что оно обнимает собою и неправоту, чего темный люд долгое время не мог постигнуть. Им казалось: где струится правосудие, там каждый должен быть правым, и сначала они не хотели верить, будто в иных случаях правосудие состоит в том, что человека, который ищет своего права, признают неправым и он должен уйти ни с чем. Такой человек начинал раскаиваться, что не решил дела со своим супостатом по старинке, зажавши в кулаке камень, — тогда, может быть, оно приняло бы другой оборот, — и лишь с большим трудом усваивал он слова Моисея, что это было бы противно незримости Бога и что не с пустыми руками уходит тот, кого признают неправым правосудия ради: ибо право и справедливость неизменно прекрасны и полны достоинства в святой своей незримости, независимо от того, был ли ты признан правым или неправым.

Итак, Моисей должен был не только вершить правосудие, но и учить справедливости, и был обременен заботами. Сам он когда-то, в фиванском закрытом учебном заведении, изучал право — египетские свитки законов и кодекс Хаммурапи,[17] царившего на Евфрате. Это помогало ему выносить решение во многих случаях, например: если вол до смерти забодает мужчину или женщину, то вола побить камнями и мяса его не есть, а хозяин вола не виноват, но если вол бодлив был и прежде, а хозяин, зная об этом, плохо его стерег, пусть поплатится собственной жизнью — разве что сможет дать выкуп за нее, тридцать сиклей серебра. Или: если кто раскроет яму и не покроет ее как следует, и упадет в нее вол или осел, то хозяин ямы должен возместить ущерб деньгами, а труп остается ему. И что бы еще ни случилось — будь то телесное повреждение, или жестокое обращение с рабом, или воровство, или взлом, или потрава, или поджог, или злоупотребление доверием, — во всех этих случаях и в сотнях других Моисей произносил решение, следуя законам Хаммурапи, осуждал и оправдывал. Но для одного судьи дел было слишком много, судилище у источника было всегда переполнено, и если Моисей расследовал каждый случай мало-мальски добросовестно, он не справлялся, многое приходилось откладывать. Меж тем новые дела все прибывали, и не было на свете человека, которого заботы обременяли бы сильнее.

XIV

Вот почему для него было большим счастьем, что прибыл в Кадеш из Мидеана его шурин Иофор, подавший ему добрую мысль, до которой он сам, при своем добросовестном самовластии, никогда бы не додумался. Сразу же после захвата оазиса Моисей послал весть шурину в Мидеан и просил отпустить с миром его жену Сепфору и обоих сыновей, которых он поселил у него в шатре во время египетских притеснений. Но Иофор любезно явился сам, чтобы лично передать Моисею из рук в руки жену и сыновей, обнять его, осмотреться и услышать из собственных уст зятя, как все произошло.