Закон десанта – смерть врагам! - [36]

— Через забор на крышу тянутся два провода, — осторожно заметил Вадим.

— Обнаружили, — кивнул Борька, — когда бродили. Вот только тебя нигде не видели.

— Я отсиживался в бойлерной. Перерезать их нельзя?

— С ума сойти, — хмыкнул Коля Сырко, — все такие электрики, просто страсть. Мы что, летающие ящеры?

— А мне и вовсе кажется, что на периметр отдельная запитка, — сказал Борька. — Хоть убей, не нашел концов. Дважды обогнул периметр — безрезультатно.

«Мог меня и не заметить, — подумал Вадим. — Наверняка не заметил. Хотя кто его знает».

— Ничего технически сложного в этом нет, — продолжал Борька. — Силовой кабель может находиться даже под землей. Пара разрядников — и замыкай его хоть на Славянку со всеми жителями.

— Меня это уже достало, — драматично закатывая глазки, простонала Жанна, — мы топчемся на месте и покорно ждем, пока нас всех успокоят… Мы ужинать сегодня будем? — Она уставилась на прикрытую газетой горку посреди стола, перевела взгляд на пустую банку перед Борькой.

— Определенно, милая, — Журбинцев любовно погладил Жанну по руке. — Порежьте чего-нибудь. Объявляется белый ужин. Дамы угощают кавалеров.

— Боюсь, там уже ничего не осталось, — осуждающе заметил Коля. — Слишком часто некоторые из нас в течение дня забегали в столовую.

— Не смотри на меня с укоризной, — запротестовал Борька, — я никогда не ем централизованно. Я всегда хватаю. Это натура такая. А на природе я вообще сам не свой.

— Послушайте, народ, — сказал Гароцкий, вытирая пот со лба, — мы тянем время, словно намеренно ждем, когда придут и оприходуют нас. Уверяю вас, ждать осталось недолго. Есть только один способ выпутаться. Но в этом должны участвовать все.

Наступила тишина. Было слышно, как ветер завывает в вентиляционной отдушине. Вадим робко кашлянул.

— А что мы должны сделать?

— Есть только один способ, — повторил Гароцкий. Нелегко же ему давалась эта речуга — пот стекал с бедолаги, как сель с горы. — Мы должны выяснить, кто из нас не тот, за кого себя выдает. Он знает, что происходит и как уйти.

Вадим улыбнулся.

— Всего-то навсего? А как нам это сделать? На совесть давить? Пригрозить? Мол, сознавайся, гад, а то хуже будет.

— Не смейся, — повысил голос Антон. — Если я правильно понимаю, этот человек не учился с нами в этом печальном заведении?.. Хотя о чем я говорю, — конечно, не учился.

— Конечно, — подтвердил Борька, — он присвоил себе имя того, кто учился. А сам обладатель имени спит где-нибудь под березками мертвым сном. Может, сам помер, может, помогли.

— А зачем он влез в чужую шкуру? — прошептала Катя.

— Ну, не от скуки душевной, понятно, — подал голос очкарик. — Я худо-бедно понимаю. От нас чего-то хотят, не зря везли в эту далекую сибирскую тайгу. Некто стремится понять нашу психологию и вообще, что мы собой представляем, в том числе, что мы помним и что собираемся делать. А заодно проследить, чтобы с пути не сбились. То есть не сбежали.

— Если он, конечно, существует, этот зловещий некто, — внес поправку Макс.

Очкарик кивнул.

— Конечно. От шизофрении никто не застрахован. А мы на эту болезнь — первые кандидаты.

— Итак, он с нами не учился, — гнул свою линию Гароцкий. — У него нет наших отрывочных воспоминаний, головной боли и чувства ужаса. Все перечисленное он должен ловко имитировать, чтобы сойти за своего. На этом мы и можем его подловить. Мы помним наши собственные лица двадцать лет назад, лица преподавателей. Лично я прекрасно помню старшего из них — такого хмурого, с залысинами дядьку. У него пронзительные глаза — когда он смотрел, будто заглядывал в душу, ощущалась ноющая боль…

«Точно», — подумал Вадим.

— Ты чересчур умен, Антоша, — хмыкнул Макс. — Настолько умен, что глупишь по мелочам и не замечаешь. Ну, какого ты начал рассказывать про этого мужика? Вот теперь я знаю о нем и могу насочинять такого, что ты вздрогнешь, — и про мужика, и про его… методы работы с молодежью, и про контору, которую он представляет: не какую-нибудь, заметь, «юнайтед-братву»…

— Да зыбко все это, — пробормотал Вадим. — Имея фантазию, можно насочинять любые воспоминания. И свои способности приплести. И внешность ни о чем не говорит. Вот я, скажем, помню черненькую вертлявую пакостницу с двумя короткими косичками. Она дралась с мальчишками, а однажды — у меня это намертво отложилось в памяти — отчебучила что-то серьезное: мужик в свитере лупил ее по попе, а она орала и брызгала слезами так, что вся школа сбежалась.

— Подумаешь, — пожала плечами Жанна, — рядовое событие. Я, кстати, не помню, что я отчебучила.

— Есть огромный соблазн обозвать эту невеличку Жанной, но кто поручится? Я помню серьезного лопоухого очкарика — он степенно ходил по лестницам. Говорил лаконично, умными словами, всегда был занят своими мыслями. Я охотно допускаю, что нынешний Коля Сырко имеет к этому вундеркинду непосредственное отношение, но где гарантия?

— Да я это, — проворчал Коля.

— Другое дело — поговорить об отсутствующих. Но и это зыбко. Я вижу иногда не по годам рослого мальчугана. Он очень плаксивый, у него щечки-булочки, личико такое младенческое…

— Я тоже помню, — встрепенулся Мостовой. — Мы сталкивались на лестнице. Долговязина такая. Он шаркал, как дед столетний, а под мышкой всегда папочку таскал.