Заколоченный дом - [6]

Шрифт
Интервал

— Хотелось мне ваш дом купить, — продолжал Михаил. — До последнего дня не верил, что вы вернетесь…

Матвей вытер взмокшую лысину полотенцем и хлопнул им рыжую кошку, которая украдкой тянула лапу к тарелке с мясом.

— Правильно решил, Василий, — сказал он. — Деревню нельзя забывать. Поди, лет двенадцать на родину не заглядывал. Все позабыл, ничего не помнишь.

— Да, многое изменилось, — отозвался Василий Ильич. Он сидел, низко опустив голову, и равнодушно ковырял вилкой яичницу. Матвей налил еще по одной. Овсов с Михаилом отказались.

— Ну, вы как хотите, а я выпью. — Матвей потер ладони, потом лоб, опрокинул в рот стопку, пожевал корку хлеба и обратился к Овсову: — Как жил-то, Василий? Слыхали мы, кино свое имел… Как его, телемызор, что ль?

— Телевизор, — поправила Марья Антоновна и поджала губы.

— Ах ты, господи, кино свое, — вздохнула Анна и потянулась к бутылке: — Еще, что ль, будешь качать?

— Не трожь, — остановил ее Матвей. — Стало быть, неплохо жил, Василий…

— Да так себе, — пожал плечами Овсов.

— Мы ведь тоже теперь по-другому зажили, по-городски: зарплату получаем. Мне вот в марте две с Кремлем дали. Как ты думаешь, ничего?

— Двести рублей? — удивленно подняла брови Марья Антоновна. — И хватает?

Василий Ильич покосился на супругу, а Матвей усмехнулся и, посасывая огурец, проговорил:

— В нашу МТС из города инженер приехал. В Устиньиной избе поселился. Бабка-то Устинья позапрошлый год померла.

— Люди в деревне теперь очень нужны, — пробормотал Овсов.

— То-то и оно. Про Ваню Коня слыхал? Когда уезжал в город, все начисто распродал, кола не оставил. Этой зимой вернулся опять в деревню. Колхоз ему новую избу ставит… Только я смотрю — плохо еще расколачивают домишки-то.

— Вот и я надумал, Матвей Савельич, в деревню перебраться. — Овсов хотел сказать шутливо, но сказал испуганно.

— Что же, ты не первый и не последний. Вот и с налогами легче теперь…

— А я вот что думаю: мы люди городские, и нам в колхозе нечего делать, — подала голос Марья Антоновна.

— Да-а, — крякнул Матвей и тяжело, исподлобья посмотрел на Овсову. Она громко прихлебывала чай, широко расставив локти и держа блюдце обеими руками. Матвей медленно перевел взгляд на окна и поднялся.

— Никак, сама голова колхозная к нам.

— А кто же у вас нынче? — поинтересовался Овсов.

Матвей даже удивился:

— Нешто не слыхал? Петька Трофимов, сын пастуха Фаддея.

В избу вошел худощавый, черный от загара человек, похожий на подростка. На макушке у него, задрав к потолку козырек, сидела серенькая кепчонка, из-под которой выбивались прямые белобрысые волосы. Увидев Василия Ильича, он сморщился, по-видимому улыбнулся, и, протянув руку, пошел к столу.

— С приездом, с приездом… Как доехали? Как здоровье?

Матвей заметил, что Марья Антоновна поздоровалась как-то странно: откинулась на спинку стула и, не глядя на председателя, подала руку вверх ладонью. «Должно быть, по-городски», — решил Матвей.

— Дороги тут тряские. Того гляди язык прикусишь, — сказала она.

— Что верно, то верно, — согласился Петр. — Дороги ужасные, особенно от Лукашей до большака.

Пока говорили о дорогах, хозяйка успела очистить место за столом и, поставив стул, пропела:

— Милости просим, Петр Фаддеевич, за конпанию.

Петр хотел отказаться, но где там: Кожины гуртом обступили его и почти силком усадили за стол. Он смущенно стянул с головы кепку и сунул меж колен. Но хозяйка выудила ее оттуда, встряхнула и повесила на гвоздь рядом с зеркалом, а на колени положила полотенце, расшитое бордовыми узорами.

«Вот она какая, деревня… С расшитыми рушниками, с шумным гостеприимством, обильным угощением», — подумал Василий Ильич.

Петр выпил стопку водки, с одной тарелки подцепил огурец, с другой — томленую картофелину и, решительно отставив штрафную, которую Матвей поспешил наполнить, заговорил с Овсовым:

— А я поджидал вас, Василий Ильич. С нетерпением ждал.

— Даже с нетерпением? — усмехнулся Овсов.

— Не верите?.. Спросите у них.

— Это точно, — подтвердил Михаил.

— Смотри-ка, какой почет! Словно министру, — и Марья Антоновна захохотала.

— А я и место для вас подыскал, — продолжал председатель, — прямо с производства на производство.

Овсов машинально поддел ломтик шпика и долго держал его на вилке, как бы недоумевая, зачем он ему понадобился.

— Думаю свой кирпичный завод строить. — Петр выжидательно посмотрел на Овсова. — А вас хочу начальником работ назначить: как мне известно, вы с этим делом знакомы.

Василий Ильич, не зная, что ответить, нехотя жевал шпик и постукивал вилкой. Его выручил Матвей:

— Не поднять нам завод, людей мало.

— Завод — слово громкое. Заводик — вернее будет сказать. Людей мало, действительно мало… И все-таки решился. — Петр опять обратился к Овсову: — А как вы смотрите, Василий Ильич?

— Пока я ничего не могу сказать… Дайте осмотреться, — глухо ответил Овсов.

— Да, да, конечно, — согласился Петр. — Пока устраивайтесь. Дом расколачивайте, огород пашите, оседайте на земле прочно, навсегда, — и широко улыбнулся. — А мы поможем чем можем.

Председатель переговорил с младшим Кожиным о предстоящей поездке на станцию за семенами, торопливо простился и так же торопливо вышел.


Еще от автора Виктор Александрович Курочкин
Железный дождь

Повесть о первых днях войны глазами простого солдата.


На войне как на войне

Имя В. Курочкина, одного из самых самобытных представителей писателей военного поколения, хорошо известно читателю по пронзительной повести «На войне как на войне», в которой автору, и самому воевавшему, удалось показать житейскую обыденность военной действительности и органично существующий в ней истинный героизм. Перу писателя присущ подлинный психологизм, лаконизм и точность выражения мысли, умение создавать образы живых людей. В книгу вошли повести о буднях на фронте в годы Великой Отечественной войны и советской мирной действительности, достоверно и без привычных умолчаний запечатлевшие атмосферу и характеры тех лет.


Товарищи офицеры

Среди бумаг Виктора Курочкина имеется автобиографическая рукопись, озаглавленная «Товарищи офицеры». Над нею писатель работал в конце 1965 года. Эти наброски свидетельствуют о том, как трудно автор «На войне как на войне» расставался с героями повести.


Последняя весна

Виктор Курочкин – далеко не самое известное лицо в русской послевоенной литературе, однако закономерно, что в последние десятилетия проза «литературных лейтенантов» стала вытеснять масштабные полотна «литературных генералов», обращая взгляд читателя к главному герою великой русской прозы – «маленькому человеку». Эта «негромкая» проза и сегодня переворачивает душу.Предлагаемая вниманию читателей повесть «Последняя весна», датированная 1962 годом, печатается по изданию: Виктор Курочкин. Повести и рассказы (Л., 1978).


Записки народного судьи Семена Бузыкина

Повесть «Записки народного судьи Семена Бузыкина», давшая название сборнику, была написана в 1962 году, но полностью публикуется впервые. В. А. Курочкин (1923–1976) в начале 50-х годов служил народным судьей в Новгородской области, и в основе произведения — материалы реальной судейской практики. В повести поставлены острые социальные проблемы, не потерявшие своей актуальности и сегодня. В сборник также вошли повести «Заколоченный дом», «Последняя весна» и рассказы, рожденные впечатлениями от встреч с жителями деревень средней полосы России.


Урод

Рассказ о киноактере и его собаке, искалеченных жизнью, и о том, что так ли важны в жизни внешность и слава, почет и признание, таланты и поклонники.


Рекомендуем почитать
«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.