Заколдованный круг - [39]

— Э, О'Кин! Я ведь не мэр города, что ты мне докладываешь?

— Это так, к слову, чтоб ты знал, сколько у нас дел. Или вот только что мне доложили: получено анонимное письмо, обнаружена курильне опиума по такому адресу… Столько дел, так еще этой курильней занимайся!

— Так занимайся!

— По этому адресу ее обнаружили…

— Слышу, слышу. Раз обнаружили, надо закрывать! Ты же главный борец с наркотиками в городе. Прихлопни эту курильню. Ничего, что много дел. Такая уж у тебя работа.

— Да, работа тяжелая. Вечером не зайдешь в клуб? Нет? Тогда ладно, пока…

— Пока, пока… Спасибо за звонок. Все в порядке.

Положив трубку, О'Кин вызвал старшего инспектора и начал отдавать энергичные распоряжения.

Операция закончилась ничем.

Очередная шутка анонимщиков. Следовало предвидеть заранее, а не поднимать весь этот никому не нужный шум. Но О'Кин… Ведь второго такого деятельного борца против преступности не сыщешь во всем городе! Он готов ночей не спать (а заодно не давать спать своим подчиненным), лишь бы выслеживать всех этих несчастных наркоманов и их поставщиков.

В конце концов, какое кому дело — нюхают, глотают, вкалывают всякую гадость. Дохнут как мухи. Ну прирежут парочку прохожих, чтоб разжиться деньжатами на приобретение очередной порции (а заодно и на взятку квартальному полицейскому). Кому от этого плохо? Жить-то всем надо, в том числе и квартальному полицейскому, — на государственное жалованье особенно не разживешься.

Наркоманы и их «пушеры» платят хорошо. Они с деньгами (как, впрочем, и с жизнями) не считаются. Уж если такой тип гонится за своей очередной порцией, его ничто не остановит: он весь квартал готов вырезать, но давай ему его порцию. Заберешь такого, подержишь денек, когда оп решетку начинает кусать без очередной своей порции, а потом выпустишь с условием, что принесет пачечку хрустящих, и он, как торпеда, вылетает. Конечно, большинство не возвращается, но местные, куда им деваться, рано или поздно приходят, приносят.

Если была здесь курильня (а наверняка была!), так ребята из местного комиссариата неплохо жили. Это уж точно. Позавидуешь! Так нет, этот О'Кин свое рвение все показывает — искореним в городе наркоманию! Прямо горе, когда такого начальника на голову сажают, неподкупного рыцаря, черт бы его драл!

Полицейские, ворча, разъезжались…

Тем временем Дон, сидя дома, поджидал Рива. Тот обещал прийти. Из газетного сообщения Дон уже знал, что полицейская операция ничего не дала, и недоумевал. Впечатления от посещения курильни были слишком живы в его памяти, чтоб он усомнился в ее существовании (а заодно и в своем рассудке). Он прекрасно понимал, что кто-то предупредил преступников, и те успели бежать. Но кто? Может быть, это сделал Рив?

Надо ждать. Дон воспользовался тем, что у него сегодня не было занятий, тренировок, и безвыходно сидел дома.

Для матери это был праздник. Она хлопотала на кухне, бегала к соседям за чем-то, советовалась с отцом насчет обеденного меню. И наконец, когда настал торжественный час, додала на стол любимое Доном блюдо: почти сырую печенку в обрамлении разных гарниров, яблочный мус и вишневые пироги. Дон поцеловал мать в щеку и съел столько, сколько другой ел бы неделю. У него всегда был хороший аппетит.

После обеда отец сказал:

— Сам начальник их О'Кин выступил по радио, ругал анонимщиков. «Столько сил мобилизуем, говорит, и зря. А тем временем настоящие преступники действуют спокойно, пока мы тут за липовыми гоняемся. Войну, сказал, надо этим анонимщикам объявлять». Вот что он сказал. А анонимщик-то ты, сынок… (Дон рассказал отцу об отправленном письме.)

— Ну и что? Курильня была? Была. Я об этом сообщил? Сообщил. Я не виноват, что эти шляпы из полиции проморгали ее.

Рив все не шел, он не пришел ни назавтра, ни в последующие дни. Забеспокоились в университете, родители заявили в полицию. Лилиан металась между Доном и Тер. На ней лица не было. А они ничего не могли ей сказать, они сами не понимали. И даже все знающий, все угадывающий, многоопытный господин Лонг лишь пожимал плечами.

Рив обнаружился на шестой день.

Поздно вечером, когда Дон уже собрался спать, раздался робкий звонок. Удивляясь, кто бы это мог быть, он накинул халат и пошел открывать.

На пороге стоял Рив. Но в каком виде! Дон даже не сразу узнал его.

Голова Рива была перевязана грязной тряпкой, один глаз закрыт огромной лиловой опухолью, распухло и все лицо. Потолстевшие разбитые губы еле цедили слова, половины зубов не хватало. Правая рука висела на перевязи. Он хромал и весь как-то ссутулился.

— О господи, проходи…

Конечно, появилась мать. Перебинтовала голову, сменила повязку, смазала чем-то лицо. Принесла горячий чай.

Отец все это время молча курил, озабоченно поглядывая на Рива. Он ничего не говорил, не задавал вопросов. Когда мать кончила хлопотать, а гость поел, он так же молча ушел к себе. Рив и Дон остались одни.

— Ну? — спросил Дон. — Я надеюсь, ты не будешь рассказывать мне сказки, что поскользнулся на банановой кожуре или случайно столкнулся в темноте с бульдозером?

Рив молчал. Дон, ничего не говоря, взял его за руку и увел к себе в комнату. Закрыв дверь, он яростно зашептал: