Заколдованный круг - [19]

— Да, — снова прошептал Рив.

Толстяк обернулся к бармену и щелкнул пальцами. Тот не спеша приблизился.

— Вот, — сказал толстяк, протянув в сторону Рива указательный палец, похожий на сосиску, — вот этот паренечек. С завтрашнего дня. Занеси его в список. Посмотри хорошенько. Запомнил?

— Запомнил, — проворчал бармен и направился обратно к стойке.

— Вот так, паренечек, все в порядке. Видишь, я свое слово держу. Сразу же. Теперь дело за тобой. И не забудь: три месяца, ни дня больше. Пока.

Он поднялся, помахал рукой бармену и, не оборачиваясь, вышел. Некоторое время Рив и Ал еще сидели, не разговаривая, задумавшись каждый о своем. Потом одновременно поднялись и направились к двери.

Когда они вышли в темноту улицы и прошли несколько шагов, Рив неожиданно схватил Ала за лацканы пиджака и толкнул в ближайший подъезд.

— Ты что, с ума сошел! — отбивался Ал.

— Я какой у тебя? А? Отвечай! Скольких ему, продал? — Размахнувшись, Рив изо всей силы ударил Ала кулаком по щеке. Тот охнул, завертелся, пытаясь высвободиться.

После каждого вопроса Рив бил Ала в живот, в лицо… Ал извивался, стонал, пытался защититься, но ему было не справиться с могучими руками баскетболиста. Наконец, не выдержав, он простонал:

— Много…

Рив сразу остановился.

— Много? — переспросил он, нахмурившись. — Зачем тебе много?

Он отпустил Ала. Тот всхлипывал, размазывая по лицу кровь.

— Говори! — ткнул его Рив. Ал весь сжался и забормотал:

— Чем больше приведешь… тем скидка больше… А где их взять?.. Думаешь, легко?.. Вот сам увидишь… Тебя сколько пришлось обрабатывать… Я думал, совсем ускользнешь… Трудился, трудился… и ускользнешь. — Он хлюпал носом, давился слюной, слезы текли по его распухшим щекам. — И срок истекал… совсем ничего оставалось… Успел вот… привел. Да ты не сердись… Рив… не сердись… все равно бы к ним пришел… Никуда от них не денешься… Не я б, так другой привел… Не сердись, Рив… Теперь и тебе скидка… я помогу… Только не сердись… Не бей! Не бей!

Но истошный вопль Ала застрял у него в горле. Могучим ударом Рив сбил его с ног и, не оборачиваясь, быстро зашагал по темной улице.

С тех пор прошло больше двух месяцев.

Рив сумел найти «клиентов» и представить их клетчатому толстяку. Даже удостоился похвалы.

Все четверо были из школьной баскетбольной команды, которую он тренировал. Ребята лет по четырнадцати. Сначала перед играми он давал им стимулирующие пилюли фирмы «Здоровье». Потом кое-что другое. Когда созрели, устроил вечеринку, угостил конфетами с ЛСД, позже приучил к сигаретам. А дальше все пошло как по маслу. Как в свое время с ним самим.

Он отобрал самых подходящих: самых безвольных, самых уступчивых, самых глупых. Уж он-то, тренер, хорошо знал своих питомцев. И не ошибся.

Но толстяк все требовал новых. Где было их взять?

Как иногда бывает в жизни, какое-то начинание, сулящее удачу, вдруг обрывается. Так здорово и быстро сумел он завербовать тех сопляков! А дальше?

Чего только не предпринимал Рив, куда только не обращал свои взоры — и на университетских товарищей, и на приятельниц, и на случайных знакомых, — ничего не получалось.

А ведь они были, должны быть где-то рядом те, кого он искал, черт возьми!

Рив рыскал по столовым, библиотекам, по аллеям…

Однажды, придя на тренировочное футбольное поле, он увидел такую картину. По всему полю на зеленой траве стояли столики, вернее, перевернутые ящики. За столиками сидели юноши и девушки со строгими, даже суровыми лицами. Перед ними лежали огромные листы бумаги. И у каждого столика стояла очередь — здесь были и бородатые, нечесаные «хиппи» и бедно одетые девчонки в вылинявших джинсах и несвежих свитерах, и аккуратные очкарики с папками, и элегантные юноши в замшевых куртках и фланелевых брюках, и местные студенты, и приезжие, даже двух-трех известных спортсменов разглядел в толпе Рив. Один за другим, выстояв очередь, они подходили к столикам, наклонялись, ставили на бумажных листах свою подпись и медленно отходили.

Над столиками были прикреплены кое-где уже порвавшиеся плакаты: «Долой войну!», «Пусть все вернутся домой!», «Не хотим убивать и не хотим быть убитыми!») В стороне, на возвышении, стоял сделанный из фанеры огромный гроб, накрытый национальным флагом. Рив подошел ближе — может, здесь кто клюнет, — но, вглядевшись в лица, поймав взгляд, торопливо удалился: среди этих он попутчиков не найдет, они избрали другой путь…

И тогда, как бывает с отчаявшимися людьми, в голову ему пришла, казалось бы, совершенно безумная мысль: а что, если кого-нибудь из товарищей по команде? В конце концов, разве сам он — баскетболист — не попался на удочку этого ничтожества Ала? Ну и что ж, что спортсмены? Надо только постараться.

И он старался. Он прощупывал хитро, тонко. Принюхивался, ставил опыты, словно на занятиях в университетской лаборатории. Отбирал.

И все неудачно. Обостренной интуицией наркомана, ищущего родственную душу, он чувствовал — не подходят. И этот не подходит. И тот.

На Дона он вначале даже не смотрел. Потом вдруг решил: почему нет? Почему не Дон? Не такой уж он кремень. Баловень — да, привык к успеху — да, влюблен в свою Тер — тоже да. И добряк, и надежный друг, и верный товарищ, готовый прийти на помощь по первому зову. Вот на этом и надо сыграть. И быстрее. До конца рокового срока оставалось меньше месяца. А Дон хоть не кремень, но и не тряпка. Возни будет много. И вообще неизвестно, чем все кончится. Но попробовать надо.